Артур Конан Дойл - Дезинтеграционная машина

Профессор Челленджер пребывал в прескверном расположении духа. Взявшись за ручку двери, я замер в нерешительности перед его кабинетом и услышал нижеследующий монолог; слова гремели и отдавались по всему дому:

– Да, я говорю, что вы второй раз ошиблись номером. Второй, за одно утро! Вы что, воображаете, будто какой-то идиот на другом конце провода может отвлекать ученого от серьезной работы своими назойливыми звонками? Я не потерплю этого! Алло, сию же минуту пошлите за управляющим вашей бездарной телефонной лавочки! А, вы и есть управляющий?! Так почему же, в таком случае, вы не управляетесь? Да, разумеется, вы управились с тем, что позволили отвлечь меня от дела, – дела, важность которого вашему уму не дано понять! Я желаю связаться с главным распорядителем. Что, его нет? Этого и следовало ожидать! Я отдам вас под суд, сэр, если подобное повторится! Ведь наказали же горластых петухов. Да, это я добился их осуждения. Наказали петухов, а с какой стати терпеть дребезжание телефона? Все ясно. Извинение в письменном виде? Очень хорошо. Я рассмотрю его. Доброго утра!

Именно после этих слов я отважился переступить порог. Безусловно, время я выбрал не самое удачное. Когда Челленджер положил телефонную трубку, я очутился не перед профессором – передо мной был разъяренный лев! Его огромная черная борода топорщилась, могучая грудь негодующе вздымалась. Он окинул меня с головы до пят взглядом надменных серых глаз, и на меня обрушились последствия его гнева.

– Проклятые лентяи! За что только этим негодяям деньги платят! – загремел он. – Мне было слышно – они смеялись, когда я излагал им свою вполне справедливую жалобу. Это заговор, дабы докучать мне! А теперь, юный друг, еще и вы явились сюда, чтобы довершить бедствия злополучного утра. Вы здесь, позвольте узнать, по собственной воле, или же ваша газетенка отправила вас заполучить у меня некое интервью? Как у друга, у вас, разумеется, есть привилегии, но как журналист – можете убираться!

Я лихорадочно шарил в кармане в поисках письма от Мак-Ардла, но тут профессору на память пришел еще новый повод для недовольства. Огромные волосатые руки его рылись в бумагах на столе и наконец извлекли оттуда газетную вырезку.

– Весьма мило с вашей стороны упомянуть обо мне в одном из ваших последних литературных опусов, – сказал он, негодующе потрясая передо мной листом. – Это было в каких-то дурацких замечаниях касательно останков ископаемого ящера, недавно обнаруженных в соленгофских сланцах. Вы начинаете абзац со слов: Профессор Дж. Э. Челленджер, принадлежащий к величайшим умам современности…

– И что же, сэр? – осведомился я.

– К чему подобные возмутительно несправедливые определения и ограничения? Можно подумать, будто вы в состоянии сказать, кто они, эти другие выдающиеся мужи, которым вы приписываете равенство, а то, чего доброго, еще и превосходство надо мною?

– Я неудачно выразился, сэр. Разумеется, мне следовало бы сказать: Профессор Челленджер, величайший ум современности, – согласился я, и сам совершенно убежденный в правоте этих слов. Мое признание сразу же обратило зиму в лето.

– Дорогой мой юный друг, не думайте, что я придираюсь, отнюдь. Но, будучи окружен задиристыми и безмозглыми коллегами, человек, оказывается, вынужден защищаться. Вы знаете, мой друг, самоутверждение чуждо моей натуре, но мне приходится отстаивать свои принципы перед бездарными оппонентами. А теперь проходите! Садитесь! Что же привело вас ко мне в этот час?

Мне следовало приступать к делу крайне осмотрительно, поскольку я знал, что малейшая неосторожность – и лев снова зарычит. Я развернул письмо Мак-Ардла.

– Могу ли я зачитать вам это, сэр? Письмо от Мак-Ардла, моего редактора.

– Как же, помню его: не самый гнусный представитель журналистского племени.

– По крайней мере, сэр, он исключительно высоко ценит вас и искренне вами восхищается. И когда требуется, я бы сказал, высочайшее качество экспертизы, он всегда обращается именно к вам. Вот и сейчас я здесь по этой самой причине.

– Что же ему угодно? – под влиянием лести Челленджер охорашивался подобно индюку. Он уселся, положа локти на стол, сцепив свои огромные, как у гориллы, руки; борода его топорщилась, а большие серые полуприкрытые глаза милостиво остановились на мне. Он был велик во всем, что бы ни делал, и его благожелательность подавляла сильнее, нежели гнев.

– Я прочту вам его записку ко мне, сэр. Вот что он пишет:

Дорогой Мелоун, пожалуйста, как можно скорее повидайте нашего высокоуважаемого друга, профессора Челленджера, и попросите его о содействии в следующем деле. Некий латвийский джентльмен по имени Теодор Немор, проживающий в Уайт-Фрайер-Меншэнс, в Хэмпстеде, утверждает, что он будто бы изобрел машину самого необычайного свойства, способную дезинтегрировать любой материальный объект, расположенный в пределах ее влияния. Под ее действием материя, составляющая тела живой и неживой природы, якобы разлагается и возвращается в свое молекулярное или атомическое состояние. При этом, направив процесс в обратную сторону, объект можно восстановить в первоначальном виде. Заявление представляется несколько нелепым, и все же существуют неоспоримые доказательства, что для него имеются определенные основания и что этот человек действительно натолкнулся на какое-то замечательное открытие.

Нет нужды распространяться ни о том, какую революцию подобное открытие произведет в жизни человечества, ни о чрезвычайной важности этого изобретения в случае применения его в качестве оружия нового типа. Держава, которая, хоть единожды, смогла бы дезинтегрировать таким образом военный корабль или превратить батальон противника в кучку атомов, стала бы властительницей мира. По соображениям социального и политического свойства надлежит не теряя ни минуты разобраться в сути изобретения. Намереваясь подороже продать его, автор рвется к известности, поэтому встретиться с ним не составит труда.

Прилагаемая визитная карточка откроет перед вами двери его дома. Я бы очень желал, чтобы вы и профессор Челленджер встретились с этим инженером, изучили его изобретение и написали для Газетт взвешенный отчет о ценности данного открытия. Надеюсь сегодня вечером услышать о результате вашей поездки.

Р. Мак-Ардл.

– Таковы полученные мною указания, профессор, – добавил я, складывая письмо. – Я горячо надеюсь, что вы не оставите меня одного и поедете со мною, ведь где же мне самому, сэр, с моими-то ограниченными способностями, разобраться в подобном деле?

– Верно, Мелоун! Верно! – умиротворенно замурлыкал великий человек. – Хотя вы никоим образом и не лишены природного ума, но я согласен, что проблема, которую вы изложили, вам не по плечу. Этот бесцеремонный телефон уже расстроил мне утреннюю работу, и тут уж ничего не поделаешь. Между прочим, я тружусь сейчас над ответом этому итальянскому шуту Мазотти. Его взгляды на развитие личинок тропического термита достойны лишь насмешки и всяческого презрения. Но с окончательным разоблачением мошенника можно подождать и до вечера. Так что, мой юный друг, я к вашим услугам.