Сергей Казменко - «Если», 1995 № 07

— Я очень устала. Мы летим на Родос?

— Да.

Из ближайших облаков выстрелила зеленая молния, разветвилась перед пузырем, обхватила его многочисленными сверкающими кривыми. В этой новой клетке пузырь и полетел высоко над океаном. А в какую сторону, Рита могла лишь догадываться.

— До меня вы не изучали никого из людей? — спросила она.

— Отчего же? Я лично изучил множество обитателей этой планеты, прежде чем занялся копией твоего разума.

— Стало быть, вы все про нас знаете, — процедила сквозь зубы Рита, не пытаясь спрятать клокотавшую в груди ярость.

— Нет. Осталось еще немало тем, немало предметов для исследований. Но мне вряд ли позволят изучить тебя полностью. Хватает и других, более важных задач, и к ним привлечены все мои «я».

— Ты все твердишь про свои «я», — заметила Рита. — А я ничего не понимаю.

— Я не индивидуум. Я активно сохраняюсь…

— Как зернышко в бочке? — усмехнулась Рита.

— Как память в твоей голове, — возразил Тифон. — Я активно сохраняюсь в щели. Мы способны вызывать в щели резонансы и хранить огромные запасы знаний, в буквальном смысле миры информации. Понятно?

— Нет, — буркнула она. — Разве «я» не одно-единственное?

— Все дело в том, что с моего оригинала, моего «я», можно снять бесконечное число копий. Я могу сливаться с другими «я», которые обладают самыми разными формами и способностями. При необходимости для нас конструируют различные вспомогательные устройства: машины, корабли или, что бывает гораздо реже, тела. Я подключаюсь к работе, когда заняты все остальные мои «я».

— Твоя профессия — заботиться о чужаках?

— В известной степени. Я изучал родственных тебе существ, когда мы воевали с ними в Пути. В те времена я был индивидуальностью, имел биологическую основу и форму, близкую к природной.

Бабушка поведала Рите то немногое, что знала о Яртских войнах, но на молоденькую девушку это не произвело впечатления — так, еще один бессмысленный завиток в фантастическом узоре. Теперь осталось лишь упрекать себя, что она слушала софе не очень внимательно.

— А какая у тебя природная форма?

— Не человеческая. И потом, я давно соединился с остальными копиями. Перемешался с ними. — Он медленно покрутил вытянутым пальцем.

— Я снова ничего не поняла.

Тифон сел рядом, оперся локтями о колени и сцепил руки. «Совершенно человеческий жест, — отметила про себя Рита. — А лицо? Так ли уж оно сейчас невыразительно?»

— Если прикажут, ты меня убьешь?

— Никто не прикажет убить тебя или кого-то другого, если под убийством ты подразумеваешь уничтожение оригинала. Ваш народ назвал бы это преступлением, грехом.

Внизу стелилась сине-зеленая океанская отмель, усеянная каменными столбами, как вырубка пнями. Это место Рита видела впервые.

Но, если верить поводырю, до Родоса недалеко. Хотя для ярта слово «недалеко» может иметь совсем иной смысл, нежели для Риты. Ведь ярты умеют перемещаться с безумной скоростью, проникать сквозь Врата в мыльных пузырях, и одни боги знают, что еще.

По курсу появлялись все новые рифы. Каждый был увенчан золотой шапкой, повторявшей форму скалы, как слой краски. Никакой растительности на островках, ни единой лодки на воде, — лишь затянутая облаками и испятнанная рифами пустота.

— А можно вдохнуть воздух? — спросила Рита.

— Нет, — кратко ответил Тифон.

— Почему?

— Для тебя он уже непригоден. В нем присутствуют не видимые глазу организмы и биологические агенты. Они поднимают Гею на более высокий уровень развития.

— Значит, на ней больше никто не может жить?

Казалось, Тифон взглянул на нее с сочувствием.

— Из твоей расы — никто.

— На всей планете — никого? Ни единого человека?

— На Гее нет людей. Их сохранили для дальнейшего изучения.

Вот тут-то и нахлынула настоящая ярость. Стиснув кулаки, девушка бросилась на Тифона. Тот спокойно принимал удары, его лицо превращалось в бесформенную маску, а одежда глубоко вминалась в тело, будто Рита колотила теплое, податливое тесто.

Наконец обезображенный Тифон рухнул на платформу. Ни ссадин, ни синяков — просто ком теста…

Рита пнула напоследок неподвижное тело и вдруг ощутила в голове черную искрящуюся пустоту. Она замерла, подняв глаза к облакам, что виднелись сквозь пузырь; по щекам потекли слезы, ярость отхлынула, но руки и ноги все еще дрожали. Мало-помалу к ней вернулось самообладание.

Вдали, за морем, появилось темно-зеленое продолговатое пятно, и та часть души, которой удалось сохранить надежду, возликовала. Родос! Рита узнала бы его где угодно. Пузырь с огромной скоростью нес ее домой.

— Кажется, я растратил слишком много энергии, — подал голос Тифон.

Фаррен Сайлиом вошел в зал Нексуса, где почти не оставалось свободных мест, и расположился на подиуме. Ольми, Корженовский и Мирский внимательно слушали президента. Инженер сохранял бесстрастное выражение лица: он осознавал важность происходящего, но ничем не выдавал своего отношения.

Мирский тоже не выражал своих чувств, но за напускным, как полагал Ольми, равнодушием таилась угроза Гекзамону — угроза пострашнее, чем новая война с яртами. Ольми уже верил каждому слову русского, придя к выводу, что этот человек — если он человек — лгать просто-напросто не способен. У президента, очевидно, сомнения на его счет тоже рассеялись после очной ставки с Гарабедяном.

И все-таки Нексус и Фаррен Сайлиом по неодолимым политическим причинам взяли курс на открытие Пути и делали шаги, способные только разорвать ниточку между Землей и орбитальными телами, быть может, навсегда. Всем землянам, находившимся на орбитальных объектах, пришлось возвратиться на планету. Закон о чрезвычайном положении, временно забытый после Яртских войн, давал президенту исключительные полномочия. С момента введения закона в действие у президента был ровно год, чтобы выполнить свои планы. По истечении года президент, воспользовавшийся законом о ЧП, навсегда отстранялся от политической власти.

В том, что при голосовании воздержавшихся не окажется, Фаррен Сайлиом не сомневался. Если большинство в mens publica выскажется отрицательно, он подаст в отставку. Если положительно, то Шестой Зал Пуха Чертополоха будет срочно отреставрирован, оборонительные сооружения Гекзамона восстановлены, а Путь открыт месяца через четыре.

Корженовскому официально предписывалось наблюдать за исполнением воли mens publica. Отказаться Инженер не мог, однако, как показалось Ольми, свои обязанности выполнял, мягко говоря, без особого усердия. До настоящего момента он всего лишь подчинялся обстоятельствам, но теперь казалось, что он вот-вот сбросит маску, которую носил четыре десятка лет, — маску ученого, посвятившего жизнь Возрожденной Земле и Земному Гекзамону, пожертвовавшего своим гением и достижениями ради блага друзей. И скоро, наверное, уже будет неважно, сам он снимет маску или позволит сорвать ее с себя.