Станислав Лем - Проказы короля Балериона

Итак, Балерион менее чем за час трижды уже сменил телесное свое местопребывание и находился в теле коменданта, тот же ни за что ни про что в подземной темнице сидел. Вздохнул Клапауциус и направился прямиком в участок, каковой находился в каменном здании на набережной. По счастью, никто его не задержал, и вошел Клапауциус внутрь, заглядывая поочередно в пустые комнаты, пока не увидел перед собой до зубов вооруженного исполина, восседавшего в тесноватом для него мундире; сурово посмотрел он на конструктора и так угрожающе пошевелился, будто за двери его собирался вышвырнуть. Но в следующий момент рослый сей индивидуум, которого Клапауциус впервые в жизни видел, подмигнул ему внезапно и расхохотался, причем физиономия его, к смеху не приученная, поразительно изменилась. Голос у него был басистый, явно полицейского тембра, однако улыбка его и подмигивание незамедлительно напомнили Клапауциусу короля Балериона, ибо король это был перед ним, король встал из-за стола, в чужом, правда, теле!

-- Я тебя сразу узнал, -- сказал Балерион-комендант. -- Это ведь ты был во дворце со своим коллегой, который мне аппарат дал, верно? Ну, не отличное ли теперь у меня укрытие? Ха! Да весь дворцовый совет хоть из кожи вон лезть будет, нипочем не додумается, куда я спрятался! Превосходная это штука -быть вот таким важным здоровенным полицейским! Глянь-ка!

И, сказав это, он трахнул могучей, истинно полицейской лапищей по столу -- доска даже треснула, да и в кулаке что-то хрустнуло. Поморщился слегка Балерион, но, растирая руку, добавил:

-- Ох, что-то у меня там лопнуло, да это неважно -- в случае надобности пересяду я, может, в тебя. А?

Клапауциус невольно к двери попятился, комендант, однако, загородил ему путь исполинской своей тушей и продолжал:

-- Я, собственно, тебе, милуша, зла не желаю, но ты можешь наделать мне хлопот, поскольку знаешь мой секрет. А потому думаю я, что лучше всего для меня будет, если засажу я тебя в кутузку. Да, так будет лучше всего! -- Тут он отвратительно захохотал. -- Таким образом, когда я во всех смыслах уйду из полиции, никто уже, в том числе и ты, не будет знать, в ком я спрятался. Ха-ха!

-- Однако же, ваше величество, -- проговорил Клапауциус с нажимом, хоть и понизив голос, -- вы подвергаете свою жизнь опасности, ибо не знаете многочисленных секретов этого устройства. Вы можете погибнуть, можете оказаться в теле смертельно больного человека или же преступника...

-- Э! -- ответил король. -- Это меня не пугает. Я, мой милый, сказал себе, что должен помнить лишь об одном: при каждой пересадке надо рога забрать!

Говоря это, он потянулся рукой к столу и показал аппарат, лежащий в ящике.

-- Каждый раз, -- продолжал он, -- должен я это схватить, сорвать с головы того, кем я был, и взять с собой, тогда мне нечего бояться!

Пытался Клапауциус убедить его, чтоб оставил он мысль о дальнейших телесных переменах, но тщетно: король лишь посмеивался в ответ. Под конец сказал Балерион, явно развеселившись:

-- О том, чтобы я во дворец вернулся, и говорить нечего! Уж если хочешь знать, то вижу я перед собой длинное странствие по телам моих подданных, что, кстати сказать, согласуется с моей демократически настроенной натурой. А в завершение, вроде как на десерт, оставлю я себе вхождение в тело какой-нибудь пленительной девы -- это ведь наверняка будет ощущение безмерно поучительное, ха-ха!

Говоря это, открыл он дверь одним рывком могучей лапищи и гаркнул, вызывая своих подчиненных. Видя, что если не совершить нечто отчаянное, то попадешь в каземат, схватил Клапауциус чернильницу со стола, плеснул чернила в лицо королю, а сам, пользуясь временной слепотой своего преследователя, выпрыгнул в окно. К счастью, было это невысоко, а к тому же никаких прохожих поблизости не оказалось, так что удалось ему, мчась во весь дух, добраться до многолюдной площади и затеряться в толпе, прежде чем полицейские, которых король последними словами обзывал, начали выбегать из участка на улицу, одергивая мундиры и грозно бряцая оружием.

Клапауциус, отдаляясь от порта, предался размышлениям поистине невеселым. "Лучше всего было бы, -- думал он, -- предоставить этого мерзкого Балериона его судьбе да отправиться в больницу, где пребывает тело Трурля с душой этого честного матроса; если это тело попадет во дворец, приятель мой снова может стать самим собой -- и духовно и телесно. Правда, появится тогда новый король с матросским естеством -- но провались он пропадом, этот весельчак Балерион!"

План этот был неплох, однако для его осуществления не хватало одной вещи, хоть и небольшой, но весьма важной, -- обменника с рогами, который находился ведь в ящике комендантского стола. Поразмыслил было Клапауциус, не удастся ли ему построить второй такой аппарат, но для этого не хватало как материала и инструментов, так и времени.

"Ну, тогда, может, так надо сделать... -- рассуждал Клапауциус. -Пойти к Трурлю-королю; он, надо полагать, уже пришел в себя и. сообразил, что надо делать; скажу ему, чтобы повелел он солдатам окружить портовый полицейский участок, таким образом попадет в наши руки аппарат, и Трурль сможет вернуться в собственное тело!"

Однако его даже и не впустили во дворец, когда он туда направился. Король, сказали ему в караульне дворцовой, спит крепко благодаря тому, что лекари применили средства электронного успокоения и подкрепления; сон этот продлится не менее сорока восьми часов.

"Этого только не хватало!" -- в отчаянии подумал Клапауциус и пошел в больницу, где пребывало Трурлево тело, ибо опасался, чтобы, выписавшись досрочно, не исчезло оно в лабиринтах большого города. Представился он там как родич потерпевшего - имя матроса ему удалось вычитать в истории болезни. Узнал Клапауциус, что ничего серьезного с матросом не случилось, нога у него была не сломана, а лишь вывихнута, однако же несколько дней не сможет он покинуть больничной постели. Видеться с матросом Клапауциус, разумеется, не стремился, поскольку имело бы это лишь одно последствие: обнаружилось бы, что они с потерпевшим вовсе не знакомы.

Удостоверившись в том, что тело Трурля не сбежит внезапно, вышел Клапауциус из больницы и начал блуждать по улицам, погрузившись в напряженные размышления. И не заметил он, как в этих блужданиях приблизился к порту, а тут увидал, что кругом так и толкутся полицейские и испытующе заглядывают в лицо каждому прохожему, сверяя черты его облика с тем, что записано у них в служебных блокнотах. Сразу понял Клапауциус, что это штучки Балериона, который настойчиво разыскивает его. В тот же миг обратился к нему ближайший караульный; дорога к отступлению была отрезана, ибо из-за угла вышли еще два стражника. Тогда с совершенным спокойствием сам отдался Клапауциус в руки полицейских и сказал, что одного лишь добивается -- чтобы привели его к своему начальнику, поскольку должен он немедля дать чрезвычайно важные показания о некоем ужасном злодеянии. Тут же его окружили и кандалы надели, но, на счастье, не сковали обеих рук, а лишь его десницу к шуйце стражника приторочили.