Аврам Дэвидсон - «Если», 1995 № 11-12

Роберт кивнул и спросил:

— Когда? Когда они прилетели из Звездокрая? Те братья, о которых вы рассказали?

Опустилась ночь, но ламп не зажигали. Лишь трепетали в очаге языки пламени, жадно поглощавшего сочащиеся смолой маслянистые жгуны, освещая просторное помещение.

— Когда? — переспросил Старый Том Рыжий, ковыляя к сидикреслу. — Пять сотнялет. Давнодавно.

Неожиданно подала голос Старая Мзри Коротышка:

— Они смешноходят. Они смешнословят. И смешновыглядят тоже!

— Ребенок. Растет ребенок, скоро.

Пара-тройка малюток Блэкни, точные копии

своих взрослых сородичей, только ниже ростом, жадно зачмокали, захихикали, принялись просить показать им ребенка из Звездокрая. Старшие смеялись и успокаивали: скороскоро.

— Пятьсот лет… — Хаякаву сморил сон. Внезапно он встрепенулся и заговорил:

— Мы направлялись к спутникам Лора. Вам не приходилось… впрочем, понятно, что нет. Перелет не представлял опасности. Но с нами что-то произошло. Как бы это объяснить… Мы наткнулись на нечто такое, чего как будто не должно быть. Искривление? Дыра? Звучит глупо, я понимаю, но все испытали чувство, будто корабль проваливается неведомо куда. А потом отказали приборы, мы обнаружили, что у нас нет звездных таблиц, а вокруг — ни единой знакомой звезды. Как говорится: «Да будут вам и новый Рай и новая Земля». Вот нас и угораздило попасть на Блзкнимир.

Искры взметнулись и унеслись прочь. Кто-то произнес: «Спать пора». Все Блзкни разошлись, и Хаякава уснул.

Когда четверка проснулась, в разгаре была «мыть-пора», и все Блзкни — большие и маленькие — скреблись и мылись, терли и чистили свою одежду.

— Полагаю, эта еда на столе предназначена нам, — сказал Эзра. — Роберт, быстрей твори молитву о хлебе насущном. Я жутко голоден.

Встав из-за стола, они хорошенько огляделись вокруг. В дальнем конце просторного помещения было настолько темно, что, несмотря на льющийся сквозь растворенные ставни солнечный свет, люди с большим трудом разглядели изображение на стене. Краска на росписи облупилась, во всяком случае, всю ее прошила похожая на зигзаг молнии трещина; кто-то пытался залепить трещину штукатуркой или чем-то подобным, но у него явно ничего не вышло.

— Вам не кажется, что вон те высокие фигуры изображают Капитанов? — спросила Микихо (Роберт успел передать товарищам рассказ Старого Билла Белобрысого).

— Наверное. Выглядят они сурово и весьма решительно. Когда многоженцев преследовали, кто знает?

В трудах по новейшей социальной истории о том периоде говорилось мало, но в конце концов четверка пришла к единому мнению: преследования происходили в Эру Пересовершенствования — около шестисот лет тому назад.

— Неужто этот дом такой древний? — спросила Суламифь.

— Вполне возможно. Вот что я думаю: те Капитаны как древние патриархи со своими женами, чадами с домочадцами, со своими стадами и прочим отправились куда глаза глядят, чтобы избежать наказания, и столкнулись с той самой штукой, на которую напоролись и мы. И очутились здесь. Как и мы с вами.

Микихо произнесла тонким голоском:

— И, может, пройдет еще шестьсот лет, прежде чем сюда опять кого-нибудь забросит. То есть нам отсюда не выбраться.

Безмолвные и растерянные, они шли по бесчисленным коридорам и комнатам. Попадались помещения сравнительно чистые, встречались и забитые всяким хламом, иные использовались под амбары, конюшни или хлев, а в одном устроили кузницу.

— Итак, — заговорил наконец Роберт, — надо приспосабливаться. Иного выхода нет.

Ориентируясь на громкий визг и смех, они вскоре добрались до мыльни, осклизлой, жаркой, наполненной паром и шумом, и снова очутились в кольце Блзкни.

— Мытьпора, мытьпора! — вопили хозяева, показывая чужакам, куда положить одежду, с любопытством касаясь разных предметов, помогая намылиться, объясняя, что вот этот пруд питают горячие ключи, а вот этот — холодный, снабжая полотенцами и заботливо ухаживая за Суламифью.

— Дом вашего мира, ваш-то, ей-ей, — завел с Эзрой разговор какой-то дожидавшийся намыливания Блэкни, — он больше этого? Нет?

— Не больше, — согласился Эзра.

— Ваши — Блэкни? Нет. Молчок. Семья? Меньше, ей-ей?

— О, намного меньше.

Блэкни довольно кивнул. Потом предложил потереть Эзре спину, если Эзра потрет спинку ему.

Текли часы, проходили дни. Оказалось, что тут никто никем не правит, не существует никаких законов — живут, как заведено. Кто чувствовал в себе такую склонность — работал. А кто нет, тот бездельничал. Чужакам никто ничего не предлагал, но и не мешал им заниматься чем угодно.

Наверное, прошло уже с неделю, когда Роберт с Эзрой снарядились в поход вдоль залива. Пара лошадей тащила перекошенную, расшатанную фуру.

Возницу звали Боб Коротышка.

— Надоть половать, — сообщил он. — Полы, ей-ей, в лечильне. Надоть доски. Полно в реководе.

Солнышко пригревало. То и дело Дом скрывался из глаз за деревьями или за холмом, но стоило дороге в очередной раз вильнуть следом за речной излучиной, он вновь появлялся на виду.

— Нам следует найти себе какое-нибудь дело, — сказал Эзра. — Может быть, эти люди — большая и счастливая семья, единственная на всей планете. Но если я проведу рядом с ними еще неделю, то сделаюсь таким же чокнутым.

— Блэкни вовсе не чокнутые, — с неодобрением в голосе откликнулся Роберт. И наставительно прибавил: — Рано или поздно нашим детям придется с ними породниться…

— Наши дети могут породниться и между собой…

— Тогда внукам. Боюсь, мы лишены древних навыков, необходимых первопроходцам. Пройдет столетие-другое, а может, того меньше, и наши потомки окажутся точно в таком же кровосмесительном родстве и сделаются, прямо скажем, не менее странными.

Они перешли реку вброд прямо напротив Дома. Жидкий столбик дыма поднимался над одной из его громадных мрачных труб. Фура свернула на торную дорогу, шедшую по-над берегом реки.

— Полно досков, — сказал Молодой Боб Коротышка. — Молчу, молчок.

Досок, вылежавшихся и выветрившихся до того, что они стали серебристо-серыми, и впрямь оказалось в избытке. Они были уложены в штабели под' огромным навесом. С одного его края вращалось в потоке воды громадное колесо, изготовленное, как и сам навес, из тусклого, совершенно не тронутого ржавчиной металла. Все остальные механизмы покрывал слой пыли.

— Жернова, — сказал Эзра. — И пилы. Токарные станки. Всякого добра хватает. Почему же тогда они… Боб, почему вы перетираете зерно вручную?

Возница пожал плечами.

— Надоть муку делать, ей-ей. Хлеб.

Вскоре выяснилось, что ни одного механизма в рабочем состоянии не осталось. Вдобавок, Роберт с Эзрой узнали, что никто из живых Блэкни понятия не имеет, как наладить эти механизмы, хотя, по словам Боба Коротышки, еще есть такие, кто, должно быть, помнит прежние времена: Мэри Верзила, Мэри Коротышка, Билл Белобрысый…