Роберт Шекли - Журнал «Если» 1992 № 04

Когда‑то мод корпус насчитывал миллион мужчин и женщин. А знаете, сколько добралось до вашего времени? Сто четырнадцать! И все же я привел их сюда, в прошлое, чтобы провести самую важную в нашей истории операцию по коррекции времени, которая может дать единственный шанс человечеству.

Он уронил голову, и теперь им пришлось напрячь слух, чтобы услышать его слова.

— Мы вынуждены были принести вам эту Чуму…

— Что вы сказали?! — воскликнул Клиффорд.

— Увы, да. В этом и суть, неужели вы не поняли? — он тяжело задышал, словно сам был на грани обморока. — Неужели вы думаете, что мое сердце не обливалось кровью, когда я уничтожал драгоценные результаты ваших усилий по созданию кризомицетина? Неужели я стал бы делать это, если бы видел другой выход? Теперь, когда каждый будет подвержен влиянию Чумы, для многих появится шанс выжить, как это ни парадоксально!

На этот раз все случится иначе. Дори'ни снова встретятся с нами — пусть, с немногими из нас — и снова начнут свою невероятную войну. Но теперь мы сможем противостоять их последнему оружию — чудовищной инфекции. Я знаю, что так будет, потому что здесь и сейчас говорю с вами, которые уже столкнулись с этой болезнью и, возможно, когда‑нибудь научатся справляться с нею, как с обыкновенной простудой. Но в каждом поколении кто‑то будет погибать от нее — неизбежный и жестокий отбор! Но само существование такой болезни не позволит медицине деградировать до уровня обыденной привычки, не подкрепленной научным поиском и практическим искусством. Поэтому многие из тех, кто в будущем был обречен на гибель, теперь останутся в живых.

После длинной паузы Клиффорд спросил:

— Почему выбор пал именно на нашу страну?

— Из‑за высокой плотности населения и потому, что здесь перекрещивается большинство транспортных линий, соединяющих вас с остальным миром. Похоже, мы сделали правильный выбор. Потому, что… — внезапно его речь прервал судорожный кашель, и он повалился на пол.

Когда Клиффорд присел возле него на корточки, он в последний раз открыл свои пронзительные темные глаза и произнес:

— Видите: я — венец многовекового прогресса в медицине — умираю! Если бы я мог вернуться и принять антидот…

На его тонких губах выступила пена, он захрипел и снова закашлялся, на этот раз громче и дольше.

— Почему вы открыто не обратились к нам? — спросил Клиффорд.

— Дело ведь не только в Дори'ни… Мы не должны вечно видеть в них врагов… Мы… — он умолк и скорчился в неподвижности.

Повисла мертвая тишина. Наконец подал голос Фаркуар:

— Доктор, вы верите тому, что он рассказал?

— Не знаю, — ответил Клиффорд. — Как бы то ни было, мы поставлены перед фактом.

Он вышел на холодный ночной воздух. Высоко над ним мерцали звезды. Со всех сторон доносились звуки города, который из последних сил боролся со смертельной угрозой: вой сирен «скорой помощи», жужжание санитарных вертолетов.

Он устремил взгляд в темноту, где умирали мужчины и женщины. Существует ли цель, которая может оправдать это? Верит ли он истории, рассказанной Боргамом? Примирились бы Рон и Лейла с мыслью о том, что должны умереть?

Долго еще не будет ответов на эти вопросы. До тех самых пор, пока человечество не столкнется с врагом, которого, может быть, и не существует. Но если этот враг все‑таки будет существовать, то он уже проиграл войну Клиффорду, и Маккаферти, и миллионам других людей.

Перевела с английского Инна Синельщикова

Может ли все человечество погибнуть от инфекции? Вопрос, который наука до сих пор всерьез не рассматривала. Ведь существовали эпидемии, пандемии, когда человечество не обладало никакими средствами защиты: от чумы, холеры, моровой язвы вымирало огромное количество населения — но не все. Если же высказанную Джоном Браннером идею принять за возможность, сразу возникает, по крайней мере, две проблемы: почему человечество действительно выживает и от чего оно может погибнуть?

Произведения фантастов полны самых реальных вопросов. Причем, авторы чаще всего решают моральные проблемынашеговремени, перенося их в другие миры, окружая другими реалиями. Люди‑то остались такими же, как и столетия назад (возможно, чувственность человека с древних времен стала хуже, но уж никак нельзя сказать, что она стала более развитой), и нет никаких оснований думать, что это изменится в будущем.

Обратимся к медицине. Всегда заманчиво попытаться угадать, понять, что было бы, если… Я читаю врачам, которые уже имеют стаж работы, лекций по кардиостимуляции и другим медицинским тонкостям, связанным с техникой. И мне доводилось преподавать в медучилище, где учатся люди совсем молодые, 16–17 лет. И вот я не раз задавал вопрос и опытным врачам, и будущим медикам: как вы думаете, от чего человек умирает? Самый обычный ответ: он стареет. Но ответ бессодержателен, поскольку непонятно, что там стареет, что стирается, как подошва у ботинка (на живом‑то, стоит пораниться, еще толще кожа нарастет). Этим наука не занимается. Самое большее, на что она согласна ответить — почему: нарушается ощелачивание, цикл Кребса и т. д.

И другой вопрос, который особенно действует на людей молодых, еще продолжающих донашивать свои детские вещи, из которых они постепенно вырастают. Вот мы появляемся на свет, начинаем расти и очень быстро достигаем «положенного» роста.

Почему рост прекращается? А если бы он продолжался, представляете себе, как бы выглядел человек, скажем, к сорока годам? Это же не просто означает взять и увеличить все вдвое: самая прочность костей должна при этом возрасти многократно; необходимы кости уже не из кальция, а, скажем, из кремния. Но биохимический процесс, заключенный внутри нас, «умеет» делать кости только из кальция… Итак, в оплодотворенной яйцеклетке заложен и сам процесс роста, и ограничитель — когда именно этот рост должен прекратиться: в 21–22 года. Люди пытались противостоять этому: скажем, в средние века в поисках средств омоложения властители переливали себе кровь новорожденных, пересаживали железы от обезьян, искали эликсир жизни. Но — безрезультатно.

Каков оптимальный жизненныйсрок? По некоторым биологическим данным, он располагается в районе 120–140 лет. Однако за счет интенсивности жизни, неправильности ее, пагубных привычек мы умудряемся закончить век в два раза быстрее. Это при том, что бессмертие, можно сказать, существует на клеточном уровне: пока клетка размножается, она воспроизводит сама себя с тем же набором органелл, хромосом.

Многие специалисты высказывают предположение, что продолжительность жизни зависит от генетических данных. Видимо, в генных «картах» человека можно обнаружить и ген роста, и ген старения. Последний удалить — и… Вечная жизнь? Но я уверен, что, совершив нечто подобное, мы нанесем человеку чудовищный вред, о котором еще и не догадываемся. Вот сознание, наверное, может жить вечно и, если утрясти всякие «мелочи», мы могли бы беседовать с Марком Аврелием. Хотя отнюдь не факт, что оказались бы для него достойными собеседниками… Но, опять же, думаю, что формы вечного существования сознания не таковы, как формы его временного существования. Что‑то должно меняться. Этим занимается только религия: есть христианские представления, есть, скажем, метампсихоз буддистов с переселением души и т. д.