Жюль Верн - Вечный Адам

Короче говоря, то был настоящий нескончаемый дифирамб, в сочинении которого, признаюсь, и я принял участие. Все единодушно согласились с утверждением, что человечество достигло небывалого интеллектуального уровня и окончательная победа над природой близка.

— Тем не менее, — тихим мелодичным голосом произнес судья Мендоса, воспользовавшись наступившей паузой, — я позволю себе заметить, что некоторые народы, бесследно исчезнувшие с лица Земли, когда-то уже достигали цивилизации, равной или аналогичной нашей.

— Это какие же народы? — воскликнули в один голос сидевшие за столом.

— Ну как же! Например, вавилоняне…

Раздался взрыв смеха. Сравнивать жителей древнего Вавилона с современными людьми!

— Египтяне, — спокойно продолжал дон Мендоса.

Собеседники захохотали еще сильнее.

— Были еще атланты. Мы ничего не знаем о них, но от этого они становятся еще легендарнее. Учтите также, что даже до Атлантиды великое множество цивилизаций могло возникнуть, расцвести и таинственно исчезнуть.

Дон Мендоса продолжал настаивать на своем, и, чтобы не обидеть его, все сделали вид, что принимают его слова всерьез.

— Друг мой, — осторожно попытался возразить доктор Морено тем тоном, которым вразумляют ребенка, — думаю, вы не станете утверждать, что хотя бы один из этих древних народов может сравниться с нами? Я еще допускаю, что в духовном плане они поднялись до такого же уровня культуры, но в науке…

— Почему бы и нет? — не сдавался дон Мендоса.

— А потому, — поторопился объяснить Бетерст, — что особенность наших изобретений в том, что они мгновенно распространяются по всей Земле. Исчезновение одного или даже целой группы народов не может коснуться сущности достигнутого прогресса. Чтобы усилия людей оказались напрасными, все человечество должно погибнуть разом. Такая гипотеза, на ваш взгляд, приемлема?

Во время нашей беседы следствия и причины продолжали взаимно порождать друг друга, уходя в бесконечность интеллектуальной Вселенной. Не меньше чем через минуту после вопроса доктора Бетерста убедительный довод подтвердил правоту Мендосы. Мы же, ничего не подозревая, продолжали безмятежно рассуждать; одни откинулись на спинки кресел, другие облокотились на стол, устремив сочувствующие взгляды на почтенного Мендосу, который, как все надеялись, должен был быть повержен убийственной репликой англосакса.

— Во-первых, — нимало не смутился председатель суда, — надо полагать, что раньше на Земле жило меньше людей, чем сегодня, а следовательно, один народ вполне мог в одиночку обладать знанием Вселенной. А кроме того, я не вижу ничего абсурдного в предположении, что вся поверхность земного шара была разрушена в один момент.

Именно в этот миг — мы еще не успели произнести всеобщее «ну и ну!» — поднялся невообразимый грохот. Земля задрожала и стала уходить из-под ног, вилла покачнулась на своих опорах.

Охваченные невыразимым ужасом, все бросились наружу, толкаясь и сшибая друг друга с ног.

Едва мы выскочили за порог, как дом разом обрушился, похоронив под обломками председателя Мендосу и камердинера Жермена, бежавших последними. После нескольких секунд вполне естественного смятения захотелось как-то помочь им, как вдруг показались садовник Рэлей и его жена, бежавшие со всех ног из нижнего сада, где они жили.

— Море! — крикнул Рэлей во всю мощь своих легких. — Посмотрите на море!

Я повернулся в сторону океана и остолбенел: привычная перспектива резко изменилась. Впрочем, чтобы вселить в душу леденящий ужас, разве недостаточно вида мгновенно преобразившейся природы, той самой природы, которую мы считаем неизменной по определению?

И все-таки самообладание вскоре вернулось ко мне. Истинное превосходство человека не в том, чтобы порабощать и побеждать окружающую среду; для мыслителя оно в том, чтобы понять Вселенную и держать ее в микрокосме своего разума, а для людей действия — в том, чтобы сохранять спокойствие перед бунтом материи и говорить себе: «Я погибну — и пусть! Но бояться — никогда!»

Придя в себя, я понял, чем картина перед моими глазами отличалась от прежней. Прибрежные утесы просто-напросто исчезли, и мой сад опустился до уровня моря, чьи волны уже поглотили домик садовника и яростно бились в нижний цветник.

Стало очевидно, что не уровень воды поднимается, а оседает земля. Она сползла уже более чем на сотню метров, сползла постепенно. Этим объяснялось, видимо, и относительное спокойствие океана.

Быстро оглядевшись по сторонам, я убедился как в правильности своей догадки, так и в том, что оседание вовсе не прекратилось. В самом деле, вода продолжала прибывать со скоростью, которая показалась мне равной примерно двум метрам в секунду. Следовательно, если учесть расстояние до первых волн, мы будем поглощены не меньше чем через две минуты, если, конечно, скорость оседания земли не изменится.

Решение возникло мгновенно:

— Автомобиль!

Меня поняли. Мы устремились к гаражу и вывели машину наружу. В мгновение ока заполнили бак бензином и втиснулись как попало в салон. Мой шофер Симона завел мотор, прыгнул за руль, отжал сцепление и рванул по дороге на четвертой передаче, в то время как Рэлей открыл ворота и на ходу уцепился за задние рессоры.

И вовремя! Когда автомобиль уже выезжал на дорогу, позади нас с силой обрушился огромный вал, замочив колеса до половины. Ха! Теперь мы могли смеяться над морем. Несмотря на чрезмерный груз, суперлимузин избавит нас от посягательств океана, если, конечно, падение в пучину не будет бесконечным… Хорошо, что есть куда отступать и в нашем распоряжении по меньшей мере два часа подъема на высоту в полторы тысячи метров.

Однако мне очень скоро пришлось признать, что радоваться было рано. После того как первый рывок машины отбросил нас на пару десятков метров от клокочущей пены, Симона продолжал изо всех сил давить на газ, но тщетно — дистанция не увеличивалась. Конечно, вес двенадцати человек замедлял ход машины, но, как бы то ни было, наша скорость равнялась скорости наступления бурлящей торжествующей воды.

Осознав тревожность ситуации, мы все, за исключением Симона, следившего за дорогой, обернулись назад. И — о, ужас! — увидели только бескрайний водный простор. По мере того как мы преодолевали дорогу, она исчезала под волнами. Море тем временем успокоилось. За нами лежало тихое, безмятежное озеро, которое неутомимо раздувалось и равномерно разбухало. Никогда бы не подумал, что преследование с виду спокойной воды окажется таким страшным. Тщетно мы пытались убежать от нее; она поднималась неумолимо вслед за нами…

Симона, который сконцентрировал внимание на дороге, сказал, обернувшись: