Н Ляшко - Нарная чертовщина

- Ну, нашел вешельника? Выписывать прикажешь?

Самого заставлю! Понял?

- Так точно... только не знаю, кого бы это. Не хотят.

На воле убивают, а тут не хотят. Цугая, может, попробовать? Крышка ему, а тут такой случай.

- Давай его.

Ввели Цугая в контору.

- Повесишь троих, - сказал ему начальник, - суда над тобой не будет, деньги получишь, подстаршим сделаю.

- А сидеть в карцере долго еще буду? - спросил Цугай.

- Если согласен, сейчас выпущу.

Вздохнул Цугай, согласился, попросил денег и запылил по дороге в город. Выпил с девками, заворочал мозгами да по лбу себя хлоп! - что ж это я? сорвался и побежал к начальнику тюрьмы:

- А как, ваше благородие, насчет совести и бога?

- Что приказываю, то и делай.

- Я не про ото... бог как и все такое?

- Выкинь из головы!

- Отец приказывал не выкидывать.

- Дурак твой отец: богу молись и делай, что требуется, - вот и все.

Подумал Цугай, догадался:

- Ага! Это вы верно: потом можно замолить. Понимаю, - и пошел догуливать.

Ночью лешие обступили его, хмельного, зализанного девками, и ну охаживать.

- Не-э-э, - мычал он, - не это: пострадал раз за вас, гадов, и баста...

Лешие ему о деревне, о лесе, о полях, об отце, о детях, - вдрызг расцарапали совесть, но не поддался Цугай:

- Это вы к тому, чтоб опять в карцер меня? Под суд за вас? Не-э... Подстаршим быть хочу. Счастье мне пришло. Денег за вас получу. Ого-го-го-о!

Всю ночь Цугай мычал, кричал, от леших отмахивался, и те с досады забегали к начальнику, к старшему, к женатым надзирателям, к их бабам, по камерам и коридорам.

Надзиратели револьверов из рук не выпускали: там беготня, там хрип, смех, шаги, шопот, песни:

Зец-вец-вец...

И арестантам было не сладко: думки разные одолевали, а главное-чудилось, будто уже вешают. Арестанты вскакивали, стучали в дверь. Начальник велел влить в карцеры по ушату воды, насыпать известки, набил их арестантами и каждый день слал в город по бумаге: скорее, мол, надо решать да разделываться с осужденными, в тюрьме неспокойно, палач может опомниться.

И решение вышло.

VII

У тюремной бани надзиратели разобрали камни и вырыли две ямы. Старший и Цугай на надзирательском дворе приколотили к двум столбам перекладину.

Ночью пришла конвойная команда и приехало начальство с доктором и попом. Цугай волоком перетащил к бане столбы о перекладиной и вставил их в ямы.

- Трамбовкой утопчи, дьявол, чего ногами топаешь!

Мыло не забыл? Пожирней веревку мыль, сразу в шею чтоб врезалась. Да не расплывайся...

Чтоб не было шуму, леших расковали и вывели по одиночке. Начальство у фонарика прочло им бумагу. Поп с крестом заюлил. Лешие покосились на него и:

- Брысь!

Первым под перекладину повели Алешку. Обрядил его Цугай в смертную холщовую рубаху, завязал и толкнул:

- Становись!

Вскочил Алешка на табурет, надел на себя петлю и говорит:

- Ты гляди, Цугай: у меня душа крепко сидит.

- Выдушим! - прохрипел тот и шварк ногою по табуретке.

Повис леший, ногами заболтал, захрипел и не умирает.

Минуту хрипит, другую, третью хрипит и все громче да громче, будто душа застряла у него в глотке и ни сюда, ни туда. Начальство уши зажало, поп отвернулся и рукой кресты на себе путляет. Начальник к Цугаю кинулся:

- Веревку, мерзавец, забыл намылить! Дергай его ва ноги!

- Мылил, уж вот как мылил.

Руки у Цугая пьяные. Поймал он ими лешего за ноги и дерг, дерг. А тот все болтает туловищем и руками и уже не хрипит, а хохочет. Дружки подхохатывают, а из тюрьмы как грянет:

- Да хоть добейте его, пауки! Не мучайте!

Обернулось начальство, - верх тюрьмы уже облит зарей, в окнах арестанты, глаза у них страшные, изо ртов паром валит злоба. Начальник кулаками им:

- С окон марш! Перрестреляю! - да к помощнику прокурора: придется, мол, прекратить.

А тот на него:

- Что вы сделали? Зачем брались, раз не умеете?

- Я вам не палач! - огрызнулся начальник и червяками по виселице ныр-ныр.

А Алешка все хрипит и хохочет. Цугай помертвел да задом, задом от виселицы, за ним поп, доктор. Начальник ругаться начал, подмигнул старшему и к виселице.

Выхватил шашку и по петле раз, два. Шлепнулся леший наземь, вскочил и захихикал:

- Взяли?

Начальник в ухо его:

- Молчать, мразь! - и к старшему: - Снимай с него рубаху!

Выпростался леший из рубахи, поднял перерубленную петлю да к начальнику с нею:

- Не забудьте взять на память о моей шее... крепкая, мол, была, хе-хе-хе!

Начальник приладил намыленную веревку к перекладине да как рявкнет:

- Становись!

- Гы-гы... Сам хочешь? Попробуй, - подошел леший.

Накинул на него начальник петлю, стянул ее на голой шее, табурет рышиб:

- Вот так надо! - и ну надзирателей и начальство пушить: - Нюни распустили! Хотите, чтоб они вас перевешали...

Глядит, а леший опять болтает ногами, хрипит и не умирает, а тюрьма уже вся в солнце и ревет, воет. Ругань застряла в глотке начальника. Как так? И он не может повесить? Метнулся к лешему да за ноги его дерг, изо всей мочи дергает, червяками в глазницах ворочает, хрипит:

- Врешь, врешь, мразь... повешу!

Еле оттащили его, перерезали петлю, подхватили лешего - и в камеру. Сел тот и дружкам подмигнул:

- Ну, все видали?.. Айда, будет...

И ушли в лес.

1923 г.