Жюль Верн - Паровой дом (пер. В. Торпакова)

— Хорошо.

Фокс, подойдя к нам, протянул мне двуствольный карабин. Я взвел курок, прицелился в плечо леопарда, который замер неподвижно, и выстрелил.

Легко раненный зверь сделал огромный прыжок и, перескочив через башню, упал на крышу первого вагона Парового дома.

Капитан Худ, каким бы хорошим охотником он ни был, не успел достать его на лету.

— Теперь это наше дело, Фокс, наше! — крикнул он.

И оба они, соскочив с веранды, побежали к башне.

Леопард, ходивший взад-вперед, устремился к другой крыше и одним прыжком одолел мостик.

В тот миг, когда капитан собирался спустить курок, леопард прыгнул опять, очутился на земле, вскочил мощным броском и исчез в джунглях.

— Стоп! Стоп! — крикнул Банкс механику, и тот, перекрыв пар, мгновенно остановил колеса поезда при помощи пневматического тормоза.

Капитан и Фокс выскочили на дорогу и кинулись в заросли за леопардом.

Прошло несколько минут. Мы прислушались не без некоторого нетерпения — никаких выстрелов не было слышно. Оба охотника вернулись с пустыми руками.

— Исчез! Ускользнул! — воскликнул капитан Худ. — И даже никаких следов крови на траве!

— Это моя вина! — сказал я капитану. — Лучше было бы вам стрелять на моем месте. Вы бы его не упустили!

— Я уверен, что вы его ранили, — отвечал Худ, — но неудачно.

— Этот не стал, мой капитан, ни моим тридцать восьмым, ни вашим сорок первым, — сказал довольно-таки обескураженный Фокс.

— Ба, — сказал Худ наигранно-беспечным тоном, — чита — не тигр. Иначе, дорогой Моклер, я не уступил бы вам этого выстрела!

— За стол, друзья мои, — сказал тогда полковник Монро, — обед ждет вас, он вас утешит…

— Тем более, — произнес Мак-Нил, — что все это произошло по вине Фокса!

— По моей вине? — спросил денщик, весьма озадаченный этим неожиданным замечанием.

— Конечно, Фокс, — продолжал сержант. — Карабин, который ты передал господину Моклеру, был заряжен пулей шестого калибра.

И Мак-Нил показал вторую пулю, которую только что вынул из карабина. Она действительно была кусочком свинца, предназначенным для куропаток.

— Фокс! — сказал капитан Худ.

— Мой капитан?

— Двое суток ареста!

— Да, мой капитан.

И Фокс направился в свою комнату, решив не появляться нам на глаза в течение двух дней. Ему было стыдно за свою ошибку, и он хотел спрятаться ото всех.

На следующий день, 9 июня, капитан Худ, Гуми и я пошли прогуляться вдоль дороги во время остановки на полдня, только что предоставленной нам Банксом. Все утро шел дождь, но к полудню небо немного прояснилось, и можно было рассчитывать на несколько часов ясной погоды.

Впрочем, не Худ, охотник на хищников, увлек меня за собой на этот раз, но Худ — охотник за дичью. Он шел с намерением спокойно побродить по опушке рисовых полей в интересах желудка в сопровождении Черныша и Фанна. Господин Паразар дал знать капитану, что кладовая пуста и он ждет от Его Чести, что Его Честь пожелает «принять нужные меры», чтобы пополнить ее.

Капитан Худ подчинился, и мы пошли, вооружившись простыми охотничьими ружьями. Два часа ходьбы не дали иных результатов, кроме тех, что мы вспугнули несколько куропаток да подняли пару-другую зайцев, но на таком расстоянии, что, несмотря на прыть наших собак, пришлось отказаться от всякой надежды догнать их.

Поэтому капитан Худ пребывал в очень скверном настроении. К тому же, среди этой широкой равнины, без джунглей, без лесов, со множеством деревень и ферм, он не мог рассчитывать на встречу с каким-либо хищником, которая вознаградила бы его за упущенного вчера леопарда. Он пришел сюда в качестве поставщика дичи и думал, какую встречу устроит ему господин Паразар, если он вернется с пустым ягдташем.

Во всем этом, однако, не было нашей вины. До четырех часов мы ни разу не имели случая выстрелить. Нам не везло, дичь оказывалась вне пределов досягаемости.

— Мой дорогой друг, — сказал мне тогда капитан Худ, — решительно ничего не получается! Когда мы уезжали из Калькутты, я обещал вам отличную охоту, а какая-то незадача, упорный, неотвязный рок, в котором я ничего не могу понять, мешает мне сдержать обещание.

— Ничего, капитан, — ответил я, — не надо отчаиваться. Если я и испытываю какое-либо огорчение, то гораздо меньше из-за себя, чем из-за вас… Мы вознаградим себя за все в горах Непала!

— Да, — сказал капитан Худ, — там, на первых отрогах Гималаев, условия будут лучше. Видите ли, Моклер, я держу пари, что наш поезд со всеми его атрибутами, с шумом пара и особенно с гигантским слоном отпугивает этих проклятых зверей даже больше, чем железнодорожный поезд, и так и будет, пока он двигается. На отдыхе, надо надеяться, нам больше повезет. Правда! Этот леопард был просто ненормальный! Наверно, он умирал с голоду, если бросился на нашего Стального Гиганта, и просто заслуживал того, чтобы его убили хорошей пулей нормального калибра! Чертов Фокс! Никогда не забуду, что он наделал! Который теперь час?

— Около пяти часов.

— Уже пять часов, а мы не смогли истратить ни одного патрона.

— Нас ждут не раньше семи. Может быть, до того…

— Нет! Удача против нас! — воскликнул капитан Худ. — И видите ли, удача — это половина успеха.

— Упорство тоже, — ответил я. — Ну что ж, условимся, капитан, что мы не вернемся с пустыми руками! Это вам подходит?

— Еще бы не подходило! — воскликнул капитан Худ. — Смерть тому, кто отступит!

— Решено!

— Видите ли, Моклер, я уж лучше принесу лесную мышь или белку, чем вернусь с пустыми руками.

Капитан Худ, Гуми и я были в том расположении духа, когда правила игры соблюдаются честно. Охота продолжалась с упорством, достойным лучшего применения, но казалось, что даже самые безобидные птицы догадались о наших враждебных намерениях. Невозможно было приблизиться ни к одной из них.

Так мы и шли среди рисовых полей, то с одной стороны дороги, то с другой, то возвращались назад, чтобы не слишком удаляться от лагеря. Тщетный труд. В половине седьмого вечера патроны наших ружей оставались на месте. Так же успешно мы могли бы прогуливаться с тросточками в руках. С тем же результатом.

Я смотрел на капитана Худа. Он шел стиснув зубы. Глубокая складка на лбу между бровей предвещала вспышку глухого гнева. Сквозь сжатые губы он бормотал невесть какие пустые угрозы в адрес любого живого существа, в перьях или в шерсти, ни одно из которых не появлялось на этой равнине. Он явно готов был разрядить свое ружье во что попало — дерево или куст — и чисто охотничьим способом дать выход своей ярости. Его ружье жгло ему пальцы. Это было видно. Он держал его в руке, перебрасывал на спину, вешал через плечо, как бы машинально.

Гуми смотрел на него с тревогой.

— Если так будет продолжаться, капитан лопнет от гнева! — сказал он мне, покачав головой.