Святослав Логинов - Сидящий на краю

Святослав ЛОГИНОВ

СИДЯЩИЙ НА КРАЮ

Предисловие

Это не предисловие, это объяснение ситуации. Не раз и не два меня спрашивали, будет ли написано продолжение "Многорукого бога далайна". Спрашивали потому, что в послесловии Андрея Балабухи недвусмысленно указывается на такую возможность.

Так как же обстоит дело с гипотетическим продолжением?

Жорж Санд однажды в разговоре с братьями Гонкур сказала, что пишет ежедневно, без выходных, и делает ровно тридцать страниц руописного текста. Язвительный Эдмон де Гонкур тут же поинтересовался, как поступает мадам Санд, если, написавши двадцать девять страниц, видит, что роман закончен.

- Начинаю новый роман, - ни секунды не колеблясь, ответила знаменитая беллетристка.

К счастью или же нет, но я не могу подражать автору "Консуэло". После окончания работы даже над самым небольшим рассказом я некоторое время хожу больной и не могу взяться ни за что дельное. Не пишется - и всё тут. И уж конечно, после окончания романа ломка бывает особенно мучительной. После окончания романа "Многорукий бог далайна" я пребывал в таком состоянии почти полгода. И все эти полгода меня уговаривали писать продолжение "удачно начатой вещи". Большинство читателей рукописи просто требовали продолжения, Борис Владиморович Романовский призывал сочинять "робинзонаду" целого человечества, нечто наподобие карсаковских "Робинзонов космоса". Особенно усердствовал Андрей Николаев, которому посвящён "Многорукий бог далайна". На мои слабые попытки доказать, что я уже всё сказал, и больше писать не о чем, следовал каскад идей, как можно было бы продолжить ту или иную линию.

В конце концов я сдался и летом 1993 года начал писать роман "Сидящий на краю". Я потратил на работу три месяца и написал полторы главы. Текст отчаянно сопротивлялся и в конце концов застопорился окончательно. Не избавиться было от ощущения. что я повторяю сам себя. По счастью, именно в это время сдвинулся с места давно задуманный роман "Колодезь" (Вообще-то он задумывался как рассказ, но материал и герой потребовали романа, и получился роман).

Затем возникли новые сюжеты и оказалось, что многие заготовки, придуманные для "Сидящего на краю", вошли в "Чёрную кровь" (скажем, обряд инициации) или в "Земные пути". К тому же, один знакомый критик обратил моё внимание, что и "Многорукий бог далайна", и "Колодезь", и "Земные пути", в ту пору ещё не дописанные - это "романы воспитания", история взросления мальчика - Шоорана, Семёна, Иста, рассказ о превращении его в илбэча, водоношу, бога... Герой второй книги о далайне должен был пройти подобный путь. Когда я это понял, писать "Сидящего на краю" стало совсем неинтересно.

И всё же, почти три листа текста у меня было готово, а среди фэнов не утихают толки, что будет-таки когда-нибудь "Многорукий-2". Чтобы положить конец этим разговорам, я и решил написать эту объяснительную записку и вместе с ней выложить на страничке законченный пять лет назад фрагмент романа, который никогда не будет дописан.

СИДЯЩИЙ НА КРАЮ

Выше больших деревьев взлетел он, выше высоких гор и бегучих облаков. выше самой высоты поднялся он, туда, где больше нет ни верха, ни низа, где один царит над миром сияющий алдан-тэсэг. К самому алдан-тэсэгу поднялся он и не нашёл там никого. Никто не думал о вечном и не направлял движение сил. Пуст был алдан-тэсэг, и мир пребывал в небрежении.

Там, за пределами высот он остановился и глядел на землю, наблюдая прошлое и будущее, то, что было и чего не могло быть, чему предстояло случиться, и чему не сбыться вовеки.

Странные вещи видел он и удивительные.

Глава 1

Мир был мал.

Он напоминал узорную шкатулку из потемневшей от старости рыбьей кости, в каких матери хранят свои нехитрые сокровища, передавая их по наследству любимейшей из дочерей. В такую коробочку ничего стоящего не уложить, разве что женские финтифлюшки. И в мире таком жить нельзя, если ты, конечно, мужчина, а не финтифлюшка.

Казалось, странный мир жмёт в плечах, словно прошлогодний мальчишеский жанч, из которого ты давным-давно вырос. В нём было тесно и слишком мало пространства, чтобы жить. Старушечьи ларчики внутри разделены на множество одинаковых закуточков. Также и мир делился на ровные квадраты, между которыми не удавалось найти разницы. Это был скучный, однообразный мир. Но как и в ларце в нём была своя тайна.

За долгую двенадцатилетнюю жизнь Ёортон видел три или четыре старинных шкатулки, и в каждой из них было пустое отделение. Центральная часть, самая большая и просторная оказывалась ничем не занята. Бабушка говорила, что прежде там лежало зеркало, но прошло время, и зеркало испортилось. Теперь ни у кого нет зеркал. Бабушка рассказывала, что зеркало делали из большой чёрной кости, а сверху наклеивали прозрачную пластину рыбьей чешуи. Ёортон знал, что кость не бывает чёрной, разве что очень долго пролежит в земле и совсем изгниёт. Поэтому зеркало представлялось чем-то страшным, пахнущим давней смертью. Ещё неприятней становилось от мысли, что поверх гнилой кости лежит чешуя поганой рыбы. Какой нормальный человек коснётся рукой рыбы? Это нужно только для злого волшебства. И неужто бывает рыба с такой огромной чешуёй? Нет, здесь явно не обошлось без чародейства.

Бабушка твердила, что в зеркале нет ничего тайного - обычная женская хитрость: смотришь в зеркало и видишь себя самого. Будто в ручей смотришься. Этому никто из сверстников Ёортона не верил: если так, то зачем нужно страшное зеркало из небывалой чёрной кости и невиданно огромной ядовитой чешуи? Просто так смотреться можно в любую лужу. Всякому ясно, что в зеркале запрятана древняя жуть, недаром же, как не стало проклятого колдуна илбэча, о котором шёпотом сказки рассказывают, так и зеркала ослепли в замкнутых ларцах.

Скучный мирок тоже имел особое отделение - в центре этой неправдоподобной шкатулки исчезали ровные квадраты, ладно приспособленные для тоскливого прозябания. Сердце мира занимала большая, неправильной формы ёмкость. В этом вместилище древней жути тяжело плескалось зеркало - мутное, тягучее, лениво-склизкое. Ёортона неудержимо тянуло посмотреть сквозь его отблёскивающую поверхность. Конечно, бабушка не лжёт, и там можно увидеть себя самого, но не то отражение, что видишь в тихом речном затоне, а по-настоящему, как умеет показывать лишь зеркало. Что это значит - Ёортон не мог представить, но страх сжимал сердце, и Ёортон отходил от холодной глади в смятении.

Странный мир не имел ничего общего с настоящей жизнью, Ёортон не знал, где расположены его унылые квадраты, не знал, как он сам попадает туда и попадает ли вообще. Он просто помнил этот мир, как будто жил в нём.