Марина Казанцева - Странники

Все тяжело переживали смерть Айрона, и пытались поначалу окружать Маргарет заботой - как вдову героя. Но ей это было вдесятеро тяжелее, чем просто смерть мужа. Она никому не призналась, как обстояло дело в действительности. Если бы кто-нибудь узнал, что она была любовницей Рушера, что предала Айрона с их общим врагом, то единственным выходом было бы наложить на себя руки. Страх разоблачения не давал Маргарет поначалу спать. Она помнила как охотно нарисовал перед ней Ахаллор картину позора Нэнси - что мешало кому-то сделать то же и с ней?

Оказавшись во мгновение ока на этом экзотическом острове, ещё переживая разговор с Синкретом в древнем королевском жилище возле фальшивого озера Тана, она едва пережила шок от встречи с товарищами. Сначала в ней вспыхнул дикий страх, что сейчас к ней выйдет Айрон, и обвинит её в предательстве, и все узнают, что она была - о, проклятие! - любовницей Рушера. Как жгут рассудок эти страшные слова.

Ненавистная рожа Ахаллора всё время перед ней - во сне и наяву. Он кривляется и издевается над ней, в сотый раз пересказывая на свой лад все детали её рокового заблуждения. Он рассказывает с торжеством в голосе, как гениально они с Рушером её обманули, какой великолепный стратегический план разработали и как замечательно его воплотили. Синкрет горд своим хозяином, он в восхищении от его паскудства.

Да, в тот момент она пожелала, чтобы Айрона не оказалось на этом острове, и вот его на нём не оказалось. И память об этой трусливой мысли убивала Маргарет. В первый миг как она увидела бегущих к ней друзей, стоя на прекрасном берегу, омываемом вечным прибоем, она вдруг увидела краткое видение: огненный ифрит, который был её мужем, перекинулся в плазму и превратил в световое излучение "Беовульф", корабль Космического Патруля вместе с его новым экипажем. Это значит, что Ахаллор выполнил свое насмешливое обещание и рассказал Айрону о позорном предательстве его жены. Коэн не выдержал этого и своим самоубийственным поступком так дорого купил свою победу. И вот теперь она сидит тут и принимает соболезнования друзей. Ужаснее этого нет ничего, разве что тот постыдный факт, что она была любовницей Рушера.

Но на этом беды Маргарет не закончились. Спустя примерно месяц жизни на этом острове забвения, ей вдруг пришла в голову мысль. Маргарет торопливо начала подсчитывать дни, уже не сомневаясь в правильности догадки. Месяц она была с Рушером в дороге, да месяц здесь... Правда оглушила её так, что она пожалела, что не сгорела вместе с мужем в той топке. Лучше бы он убил её! Да, она беременна - не меньше месяца! И ребёнок этот не от Айрона. Проклятый Рушер наградил её напоследок подарком.

Тут безжалостная память напомнила ей собственные слова, сказанные над королевским ложем: на этом ложе и я родила бы тебе сына. Каким трагическим смыслом исполнилось это желание влюблённой в свой обман женщины! И Маргарет в который раз подумала: как хорошо, что Коэн этого не узнал. Но сколько времени они пробудут тут?

Каждый день она ждала, что закончится это заключение, и она как-нибудь решит свою проблему. Собственное тело теперь вызывало у неё омерзение, она чувствовала себя опозоренной навеки. И никогда более не будет ей покоя, всегда она будет бояться, что её тайна откроется. Что будет дальше, чем всё закончится? Она не решалась даже представить это. Сколько же времени они ещё пробудут здесь? Ещё пара месяцев, и живот выдаст её. Что тогда? Врать, что это ребёнок Айрона? Да, товарищи окружат её заботой и сочувствием, что будет ей страшнее даже обмана Рушера.

Так думала она изо дня в день, уходя к уединённому местечку, которое нашла себе у мелкой лесной речушки. Все убедились в том, что Маргарет не хочет ничьего общества - так выражалась её скорбь от смерти мужа. Это молчаливое бесслёзное страдание уважали и не нарушали его. И хорошо, что никто не лез к ней с сочувствием, а то она точно не выдержала бы и завыла в голос, признаваясь во всем. Временами она пыталась вспомнить лицо мужа, но тот представал перед ней почему-то все время в облике огненного ифрита - как будто Айрон отсек её от себя.

Сын Пространственника и Варсуйя! Странно, ему никак не удавалось почувствовать себя додоном, он ничего не помнил о том времени. Несколько ближе ему были те бледные образы, воплощения его бессмертной души, в плоть которых он облекался, пока бродил по земному миру. Они проходили перед его памятью долгой чередой - невыразительные, молчаливые призраки, в которых он не видел себя. Это были маски, под которыми он прятался - зачем? Почему после гибели Авель так и не вернулся в Стамуэн, к своей матери Варсуйя - как собирался? Он отправился в долгое путешествие во времени, от краткого воплощения к краткому воплощению - непомнящий самого себя и свое великое прошлое, утративший всё знание о мире, углубившийся во тьму человеческого невежества, с ощущением неизбежности смерти. Это было подобно изгнанию. Он, Искатель, сын Искателя, потерялся.

С оглушительной ясностью память высвечивает перед ним картины десятилетней давности... или сто миллионов лет? Варсуйя, её прекрасное, нечеловечески безупречное лицо, её тонкие, гибкие пальцы - она повернула к себе его лицо, и в длинных чёрных глазах её бесконечное изумление: у тебя Глаз Пространственника, ты сам Пространственник, зачем ты обманул меня?!

Он был единственным, кого не покинул Глаз во время перехода через Портал - все прочие потеряли его и пропали, сгинули во тьме Изнанки Бытия. Он единственный за все времена совершил переход и попал во дворец. А она не признала в нём сына - Авеля, который много лет назад ушёл из дома и не вернулся, скитаясь по миру в поисках неизвестно чего. Почувствовала что-то, но не признала.

Никак не мог Валентай представить Варсуйя своей матерью. Его родители были другие - земные мужчина и женщина. Два года назад они погибли при авиакатастрофе. Фактически они, выходит, ему вовсе и не родители, просто дали жизнь очередному телу, в которое вселилась заблудшая душа Авеля. Но именно их Валентай ощущал своими родителями, а вовсе не додонов. Никак не связывалось это в его сознании.

Уилл ворочался на том фантастическом ложе, которое ему предоставил дворец для сна, и никак не мог заснуть. Волшебное жилище как будто пыталось воскресить в своем хозяине память тех дней, когда тот прибыл сюда гостем, с Глазом Простраственника во лбу. Вся обстановка была та же, и даже ветер в открытых окнах колышет прозрачные занавески - как такое может быть в открытом космосе?! А Валентай думает: может, это вкусы Авеля побудили дворец создать такой антураж? Кому служит это изумительное жилище - Уиллу или молодому додонскому принцу, раз его отца звали Императором?