Сергей Смирнов - Хроника лишних веков (рукопись)

— Как знаешь, а только нам придется выйти, — без сочувствия сказал Демарат и указал мне на пояс. — У меня свои прихоти… И будь посланец самого Зевса или какого угодно Одина, у меня нет желания оказаться прибитым к перекладинам наподобие того еврейского царя Иисуса, кого иные почитают за бога… Здесь это умеют делать быстрее, чем в Риме, без судебных проволочек. Ты подумал.

Сделалось страшно? Помню, что наконец сделалось.

— Да. Благодарю тебя за помощь, гипостратег, — сказал я ему.

— Идем, — просто повелел он и пропустил меня наружу первым.

В мире ясно и золотисто вечерело, в назревавшей прохладе гуннская вонь оседала, как сырой дым.

Сами гунны, разношерстное в буквальном смысле и разнобойное ростом племя, стояли тут, отстраненные от шатра дюжиной мощных воинов в одинаковых железных шлемах, холено блестевших на закате. Их поднятые пики символизировали дворцовую ограду.

Демарат вышел и сразу положил руку мне на плечо.

— Будь внимателен, — тихо, но, опять-таки, не сочувственно шепнул он и подтолкнул меня вперед.

Толпа зашебуршилась, но — опасливо. Я чувствовал, что гипостратег Деамарат держит ее укротительским взглядом.

— Кто видел его сегодня? — громко задал он вопрос на эллинском наречии и тут же повторил его на чужом, невнятном языке.

Воины в шлемах чуть расступились прямо перед нами, образовав как бы открывшиеся ворота. Но гипостратег не вышел из них к варварам и меня не выпихнул к ним.

Вперед выдавился из толпы тот самый — маленький, мохнатый, рогатый, что утекал от озера… Он начал тыкать в меня пальцем и гомонить. Демарат что-то сказал, и тот испуганно отскочил назад и нырнул обратно в толпу.

— Он снова утверждал, что ты сжег двоих воинов. Я предложил ему убить тебя, — с бесцветной улыбкой сказал мне гипостратег. — Заметь, гипербореец, я не приказывал.

— Заметил, — сказал я, между тем покрываясь мерзостно едким потом.

— Кто видел его вчера? — снова громко вопросил он толпу.

Вопрос был вновь произнесен дважды, и первый раз — на латыни, а потом — опять на каком-то варварском наречии.

Трое за «воротами», стоявшие плечом к плечу, подняли руки. Эти, напротив, все, как один, были ладны и статны, двое с кудрями русыми до плеч, третий — брюнет, видом черкес.

— Вы были во вторую стражу? — вопросил гипостратег.

— Да, игемон, — ответил один из светловолосых на плохой латыни, видимо, старший.

— Видели его?

— Видели, игемон, — кивнули разом все трое.

— Не обознались?

— Игемон, пусть покажет свой сагум, — сказал старший.

Сагум появился по нашу сторону заграждения в руках нового эпизодического персонажа — крепкого воина, ростом повыше Демарата и, значит, выше всех вокруг. Чуть позже я узнаю, что это и есть личный телохранитель гипостратега.

— Это его плащ, игемон, — подтвердил светловолосый. — Я целился в него.

— Но сейчас я не вижу на пришельце никаких ранений, — заметил как бы в мою пользу Демарат.

— Он был очень быстр, — потупился светловолосый и — нашелся: — Пусть разденется.

Демарат перевел взгляд на меня.

— Раздеваться не стану, — даже не думая, сразу выпалил я.

Демарат усмехнулся мне в лицо жестоко и одобрительно и снова повернулся к толпе.

Сердце во мне стучало бешено, но страх куда-то подевался, словно сердце вышибло его вон своими ударами.

— Ты слышал его ответ, — сказал Демарат.

— Это он, — не отступился светловолосый. — Я свидетельствую, игемон. Лазутчик.

Демарат вздохнул устало и сказал легко:

— Ты промахнулся вчера — убей сегодня. На этом месте. Если ты уверен в том, что он — тот, кто удрал от тебя и твоей стрелы.

«Удрал от этой, не удрал от другой…» — успел подумать я, не пойми о ком из нас.

Заграждение между нами расступилось еще шире.

Страх снова кольнул в животе… И все потекло перед глазами… Неподвижным оставался лишь указующий перст гипостратега… потом и он поплыл в сторону… Я видел впереди руку с коротким копьем, опускавшимся острием на меня.

Глаза мои! Их хотелось в те мгновения вытряхнуть из головы, они будто превратились в раскаленные угли… Глаза вспухали, электрически саднили.

Вспышка молочного магния оттолкнула меня назад, но не обожгла. Потом — толчки серого тумана. Остальное — крики, звон, топот — вспомнилось потом.

«Как сверкнуло вдруг! Я подумала — молния убивает кого-то… а грома все нет. Кричат только. Смотрю: как овцы, пустились все друг через друга!» — так потом рассказывала Ниса, выпучив глаза и прижав к вискам ладошки.

— Ты ничего не видишь? — услышал я осторожный вопрос гипостратега.

— Пока — плохо, — признался я. — Но должно пройти.

— Что-нибудь требуется? — гипостратег сделался вдруг поразительно участливым.

— Если можно, холодной воды, — попросил я.

Меня трясло и довольно сильно тошнило.

— Я говорил — кто меня слушал?! — набатным гласом воззвал гипостратег. — Он — посланец неба. Он — не человек, неужели не видно?

Ответом было невразумительное эхо.

— Довольно! — оборвал эхо Демарат. — Это — добрый знак!

Мне поднесли таз. Я опустил лицо в воду, впервые обрадовавшись холоду, поплескал себе на шею.

— Хвала богам, — негромко, на эллинском сказал Демарат, стоя рядом. — Кому должно — тот оправдался.

Убрав с глаз полотенце, я посмотрел на него, а он — на меня. Так может смотреть лунной ночью трезвый умом человек на чуть приоткрывшуюся дверь склепа.

— Признаться, я тоже чуть не ослеп, — сказал он, делая доверительную улыбку. — Я не хотел бы оказаться на его месте… Но мне кажется, ты пришел не за мной. И это уже хорошая новость.

Он отошел и что-то ткнул ногой. Я присмотрелся: от его тычка осыпался в темное пятно на земле костяной домик грудной клетки.

Рядом затопал жеребец, и над гипостратегом навис всадник.

В его опущенную руку Демарат сунул трубочку пергамента, окольцованного тесьмой.

— Вождю Эдекону! Немедля! — отдал он команду и коротким взмахом руки метнул конного вестника далеко прочь, сквозь орду.

«Эдекон… Эдекон… — вспоминал я, услышав знакомое имя. — Да это же отец Одоакра, полководец Аттилы! — вспоминал я курс Истории. — Одоакр свергнет последнего римского императора».

Вспоминая Историю, я огляделся. Орда раздалась, оставила нам широкий круг пустой свободы и глядела в него издали с опасливым любопытством. Казалось, что все кругом безоружны.

— Посланник небес! — нарочито громко обратился ко мне Демарат, он переменил позу для общения с равным и больше никого, кроме меня не видел. — Твоя очередь повелевать, гипербореец!

От речки вдруг по-родному, по-дачному потянуло холодком… и где-то уютно поржала лошадка… и это показалось мне настоящим чудом… можно было жить дальше даже здесь.