Журнал «Если» - «Если», 2004 № 04

Февраль уже подходил к концу, когда мы с нанятыми парнями стояли вокруг и наблюдали, как «Сэм’л», установленный на блоках, так, что колеса вертелись в воздухе, завывал и пыхтел, пока Майк стоял в кабине и прибавлял скорость. Четыре больших колеса № 34, полтора метра в диаметре, самые громадные из тех, что можно было выколотить из вещесоздателя, послушно вертелись; цилиндры плевались отработанным паром, распространяя странный запах смазки и драмлинского металла. Он прибавил еще скорость, и колеса завертелись быстрее, а двуплечные рычаги действовали так проворно, что все сливалось в серебристое марево. Я подставил спидометр под одно колесо и прикоснулся его маленьким колесиком к самому краю. Ветер ерошил мои волосы, длинные пряди хлестали по лицу. Прочитав показания, я заорал, что было сил, перекрикивая адский шум:

— Сто шестьдесят одна миля в час!

Майк завопил и принялся скакать, как бешеный. Той ночью мы открыли бутылочку старого дорогого вина и даже налили немного парням. «Сэм’л Борден» готов и родился вновь, и не было в нем той детали, которая не вышла бы из пыли вещесоздателя.

Майк подождал, пока пройдет Праздник Окончания Зимы, прежде чем отправиться в столицу. Площадь утопала в жидкой грязи, но мы все равно танцевали при свете факелов рядом с «Сэм’лом», установленным в самом центре на подводе, запряженной четырьмя мулами. На второй подводе лежали запасные драмлины и тендер.

Майк пообещал, что потанцует с каждой женщиной в городе, и сдержал клятву, поэтому никто не обиделся, тем более, что все знали: единственной любовью Майка была Мать Полли, которая потеряла мужа двадцать лет назад и с тех пор дала обет никогда не выходить замуж. Она танцевала со всеми мужчинами, и женщины по той же причине не стали ревновать. Когда наконец она проплясала неистовый рил с Майком, сразу стало понятно, что горевший в них обоих огонь мог бы пылать в одной печи, но такому быть не суждено, и это — единственная печаль Майка.

Потом хор церкви Святого Иакова пел «Панцирь Святого Патрика», пока Мать Полли обходила локомотив, кропя его святой водой, и если Майк тяжело воспринял эту церемонию (в конце концов, молитва была призвана отгонять злых духов), то не подал виду. Временами любовь и заключается в том, чтобы видеть во всем только хорошее, поэтому Полли поцеловала Майка в лоб, когда он встал перед ней на колени, прямо в грязь, чтобы испросить ее благословения.

Наутро мы запрягли восемь мулов и отправились в столицу.

Первого апреля я проснулся до рассвета под звон колоколов. Большая дверь отведенного нам загона была открытой, и все вокруг покрылось инеем. За дверью на узком мостике рядом с котлом «Сэм’ла» стоял Майк. Котел выделялся черным пятном на фоне розового, прошитого желтыми стрелами неба.

Я поднялся на мостик и встал рядом. Он ввинчивал новую трубу в одну из дыр сбоку котла. На верхушке трубы блестел свисток желаний Розы Луизы, прикрепленный к драмлинскому стопорному клацану.

— Как-то не хотелось делать это до сегодняшнего утра, Айк, — признался он. — Не больно я люблю все эти пересуды о магии, и металл — всего лишь металл, драмлинский он или нет, и он не может танцевать по волшебству и слушать всякие свистки.

— Зато мой амулет едва не улетел прямо с моей груди, когда ты подул в эту штуку, — заметил я, причем не впервые.

Майк долго молчал, вертя в руках драмлинский гаечный ключ.

— Угу. И крест, что я сделал для Матушки Полли — тот, который она не взяла, потому что он безбожный и драмлинский, — пытался выползти из кармана, словно какое-то насекомое. Иногда я задаюсь вопросом, уж не права ли Полли, а заодно и правительство. И может, все, что мы делаем с вещесоздателями, это то же самое, что махать молотом в кузнице восемь лет без перерыва. То ли сработаешь что-то стоящее, то ли сожжешь себя напрочь или глаз потеряешь.

— Вот это и подсказывает мне, что ты не слишком боишься, иначе он мирно лежал бы в твоем кармане, — возразил я, показывая на свисток.

Майк ухмыльнулся и сунул гаечный ключ в коробку с инструментами.

— У меня всего одно-единственное желание, Айк. Одно. Полли недолюбливает драмлины, но знает, что людям они нужны. Она все-таки благословила «Сэм’ла», да и меня заодно. Если бы я всего боялся, стал бы таким, как Куилл, ничем не лучше. Этот свисток — драмлин. Я намереваюсь узнать, для чего он нужен.

«Волинорская и Нью-Скоттсдейлская железная дорога» установила трибуны на морском побережье в пяти милях от города, у отрезка двойного железнодорожного пути, идущего на северо-восток к Нью-Бостону. К полудню все места были забиты богачами. Простой люд выстроился вдоль рельсов, за веревкой ограждения, глазея на стоявшие бок о бок дымящиеся локомотивы.

Утром механики Люка Гормана облепили «Сэм’ла», выискивая «контрабандное» дерево или железо, и убрались, похлопав Майка по плечу и пожелав удачи. Правительственные агенты из «Битспейса» тоже обступили локомотив, по-видимому, сильно заинтересовавшись драмлинами, несмотря на то, что сами советуют народу ими не пользоваться. Они даже имели наглость спросить Майка, нет ли у него ритма для котла, и Майк прямо ответил, что это его частное дело и личный драмлин и что цена за ответ — пятьдесят тонн настоящего чугуна. Один заявил Майку, что они рано или поздно получат ритм, причем отнюдь не барабаня по колоннам наугад. Майк не собирался никого убеждать и никому грозить, но заставил меня проверить на локомотиве каждый болт и не по одному разу.

«Звезда Волинора» стояла на восточном пути, и все утро «Сэм’л» проторчал в ее тени. Еще бы, такая громадина! И вся из железа, если не считать деревянной отделки кабины. Конструкция была взята из старой книги, прилетевшей с Земли на «Ориджене». Четыре больших двухметровых колеса с горизонтальными цилиндрами и ведущей тележкой, которая поддерживала переднюю часть котла и помогала легче брать повороты. Один ее тендер был больше нашего «Сэм’ла» и набит первосортным углем из новой шахты в Хемингуэе.

На состязаниях должен был вестись хронометраж, чтобы посмотреть, какой локомотив покроет десять миль за меньшее время, но поскольку соревнующихся было всего двое, Горман решил устроить нечто вроде конских бегов: кто раньше пересечет финишную линию, проходившую через одну милю после моста через реку Доэ, тот и победитель.

Президент Честер со своим обычным энтузиазмом произнес речь под аплодисменты богатеньких. И при этом вел себя так, словно «Сэм’л» вообще не участвовал в гонках. Все распространялся насчет того, как, мол, лихо мы воссоздаем земные технологии, и недалек тот час, когда мы все набьемся в «Ориджен» (ха!) и прямиком отправимся домой.