Журнал «Если» - «Если», 2004 № 04

Дон Сур поднял тонкую изогнутую бровь.

— Диего, — сказала я, стараясь не быть суетливой. — Ступай на кухню.

Он с трудом поднялся и ушел, ссутулившись, забрав гитару. Дон Сур затянулся; угольки в его трубке вспыхнули ярче, освещая длинное худое лицо — покрытый кожей череп.

— Ваши извинения приняты, — сообщила я холодно.

Он печально кивнул:

— Мне случалось встречаться с неприятием, с отторжением. Такова ноша, которую я по доброй воле взвалил на себя. Смертоубийство — тяжелый грех. Кара неизбежна. Когда люди осознают это — убийства человека человеком прекратятся, и я наконец смогу уйти на покой. Но до того времени — а это ох, как долго — мне придется идти от погоста к погосту, поднимать их и поднимать, и допрашивать, и выслеживать. Вы знаете, сколько убийц в моей базе данных? — он коснулся лба кончиком бледного пальца. — Я не признаю срока давности — моя рука настигает даже умерших убийц. Они так удивляются.

— Вы человек? — спросила я. — То есть, простите, поначалу у меня сложилось впечатление, что вы человек первого порядка…

— Да, безусловно! — он энергично кивнул. — Я рожден от отца и матери, воспитан чернокнижником, и все мои магические умения — результат приобретенных знаний и многолетних упражнений. Я только немного расширил память, — он снова коснулся лба. — Для мага память — это очень важно, сеньора, вы понимаете?

Прошелся ветер, тронул верхушки кипарисов. Дрогнуло облако табачного дыма над нашими головами.

— Конечно, — сказала я. — Дон Сур, вы говорили, что хотели бы встретиться в странствиях с моим сеньором? Тогда запишите себе в базу данных: его зовут дон Аманесер. Рыцарь рассвета.

Мы с Диего никогда больше не вспоминали дона Сура. Как будто его не было.

Диего дежурил теперь на крыше каждую ночь — даже тогда, когда вечер обещал спокойствие до самого полудня. Я не пыталась прогнать мальчика с крыши — для него очень важно было ощущать себя полезным. Доказать свою доблесть — особенно после того, как его жестоко унизили в моем присутствии. Ради того, чтобы стать незаменимым, Диего готов был совсем не спать.

Чтобы успокоить мальчика и дать понять, что я по-прежнему высоко ценю его преданность, я показала ему мастерскую Аманесера. Великолепную мастерскую с многофункциональным верстаком, аналитической машиной и неизменной пивной кружкой у монитора (Аманесер любил прихлебывать пиво, сидя за работой, а после его отъезда кружка так и осталась на месте). Диего был потрясен — правда, у него обнаружилась плебейская привычка тыкать пальцем в экран, и только угроза немедленного выдворения из машинного зала приучила его держать руки за спиной.

— Донна Клара! Да ведь здесь все сокровища мира!

— Не все, Диего. В мире, есть много сокровищ, которые только предстоит разыскать рыцарю Аманесеру…

— Что бы он ни искал, ему осталось совсем немного… ведь главное сокровище — вы — у него уже есть!

Он льстил, глядя в глаза, но делал это так искренне, что мне оставалось только смеяться.

— Донна Клара, эта машина может читать человеческие чипы?

— Еще как может, Диего.

— Ради всего святого, давайте посмотрим хоть один!

— Это не очень хорошо, Диего. Рыцарь Аманесер не одобрил бы. Да и откуда, скажите, взять человеческий чип? Разве что распотрошить кого-нибудь из слуг… Хотя нет, постойте.

Я порылась в ящике стола и вытащила коробочку, выстланную изнутри мягкой тканью.

— Вот, Диего. Этот чип принадлежал одному побежденному рыцарю, тому самому, который так любезно одолжил нам аккумулятор для пушки. Он лежит сейчас в подвале — рыцарь, я имею в виду — на случай, если понадобится еще какая-нибудь деталь… Почему ты погрустнел, малыш? Если бы не этот аккумулятор, мы все бы давно погибли — и я, и ты, и все слуги, лошади, мулы. Я уверена: этот рыцарь вовсе не так хорош, чтобы ради его жизни жертвовать всеми нами. Нет? Давай посмотрим.

Я подобрала подходящий разъем, вставила туда гребенку чипа и велела машине проанализировать. Прошла секунда, другая…

По экрану побежали строчки — машина сообщала основные параметры рыцаря, но как-то скомканно, телеграфным стилем, будто спеша перейти к чему-то более интересному. Мигнуло и погасло забытое имя инженера.

Экран потемнел. Из динамиков послышалось хриплое дыхание. Машина перешла к анализу глубинной сущности рыцаря, когда-то предложившего мне свой чип на обтянутой перчаткой ладони.

Экран медленно наливался светом. Открывалась чужая картина мира — четырехмерно, целиком; я смотрела сперва с любопытством, потом с удивлением, потом…

Кем-кем, вы сказали, был его инженер?!

В какой-то момент мне захотелось остановить анализ, выдернуть чип из разъема, ударить туфлей по монитору, хоть что-нибудь сделать. Но я сидела и смотрела. А рядом был Диего и тоже сидел и смотрел на все эти набухания и расслабления, ритмичные судороги, влажные прикосновения и сладкие подергивания — в то время как перед нами были, по-видимому, воспоминания младенчества! Носитель чипа видел мир не глазами, но половым органом. Тополя у дороги вызывали у него ревность, а колодец — приступ сладострастия; увиденная сразу, в комплексе, его картина мира могла вызвать восторг — или тошноту. Мне показалось, что сеанс длился полчаса — на самом деле это была минута, ну, может быть, полторы. Машина запросила подтверждение на подробный анализ, тогда я подняла руку и кликнула на «прекратить». Вот и все.

Диего был… нет, даже не красный. Он был такого цвета, что я испугалась, не хватит ли его удар.

— Да он развратник, наш побежденный рыцарь, — сказала я и не узнала своего голоса. — Прости, Диего, я… не знала!

И натужно рассмеялась.

Диего смотрел на меня, и темно-бордовая краска все не сходила с его лица.

— Я велю выкинуть его из ящика со стружками, где он хранится, и тащить на веревке за лошадью, пока не размажется по земле! — сказала я, вдруг впадая в бешенство. За то глупое положение, в которое он меня поставил. — Диего, мальчик мой, прости. Если бы я только могла предположить!

— Н-ничего, — сказал он беззвучно. — Он… это ведь… то, что в него вложено… он такой…

Он по-рыбьи захлопал губами, пытаясь что-то еще объяснить, а я смотрела на него и боролась с желанием треснуть по черноволосой голове тяжелой кружкой из-под пива.

В конце концов рассмеялась совершенно искренне. А что было делать?

Каждую ночь я оставляла свечку на окне. Каждый вечер я смотрела в свою половинку зеркала, надеясь увидеть хоть отблеск, хоть силуэт. Каждый побежденный приносил мне, кроме покорности, еще и письмо от моего рыцаря. Я заучивала их наизусть и повторяла про себя строчку за строчкой — укладываясь спать, глядя в темноту, засыпая.