Джоанна Расс - «Если», 1999 № 05

— Тебе, Марти, меня до конца не понять, ведь подобных проблем у тебя нет и никогда не будет.

Помню, речь шла о проблемах в отношениях между мужчинами и женщинами, а дела эти волновали одноклассницу из-за развода ее родителей. Не знаю, где теперь та девчонка, и помнит ли она хотя бы мое имя, а если помнит, то попадались ли ей на глаза газеты со статьями обо мне; но, как бы там ни было, я ту вечеринку и слова одноклассницы запомнил накрепко. Говоря тогда, что подобных проблем у меня не будет, девчонка вовсе не имела в виду, что я стану «голубым» или, к примеру, постригусь в монахи; просто, по ее мнению, я принадлежу к числу тех, для кого эта сторона жизни — взаимоотношения между полами — навсегда закрыта. Я это понял так: не все, кто служит в цирке, могут считать себя артистами и выступать на арене; некоторые стоят в сторонке, вне света прожекторов, а в перерывах между номерами монтируют приспособления для трюков или убирают огромной метлой клетки слонов. Публике глубоко плевать, кто эти ребята, да и вообще, о них не говорят и не пишут в газетах. Надеюсь, понятно, о чем я толкую? Так вот, я в жизни, как те рабочие в цирке, — не участвую в представлении, а на манеж выхожу лишь сделать что-нибудь не очень-то важное, второстепенное да понаблюдать со стороны, как выступают другие. Думается мне, что в этом мы очень схожи с инопланетянином. Наверное, теперь, покинув Землю, у себя дома по вечерам, когда все его соплеменники собираются вместе в огромных конических ульях и тепло, по-дружески общаются друг с другом, он стоит в стороне да молча поглядывает на них.

Быть сторонним наблюдателем, по-моему, вовсе не плохо, а временами так даже очень интересно; ведь со стороны видится такое, о существовании чего изнутри и не заподозришь. Взять, например, Барри: прежде чем он стал подростком, мы играли с ним вместе, и поскольку я не приходился ему ни отцом, ни братом, ни даже дядей, мне удавалось углядеть в нем то, чего не замечал никто другой, и Барри, хоть и молчал, прекрасно понимал это.

Так вот вам моя теория вкратце: инопланетянин хотел пообщаться с кем-нибудь себе подобным и ради этого совершил путешествие длиной во многие световые годы, хотя, подозреваю, для того, кто способен вот так просто пролететь сквозь потолок, путешествие длиной во многие световые годы и не кажется слишком высокой платой за приятельский разговор.

В магазинчик к нам заходит профессор Пфейффер.

— Привет, Марти. Привет, Сьюзан, — говорит он.

По его печальной улыбке я сразу догадываюсь: что-то не так, что-то неладно.

— Я уезжаю, — говорит он. — Зашел сказать, что знакомство с вами было для меня очень приятным.

— Куда ты уезжаешь, Билл? — спрашивает профессора Сьюзан.

Я по-прежнему мою окно, но к разговору прислушиваюсь внимательно.

— Обратно в Вашингтон, — говорит профессор Пфейффер. — Исследовательские лаборатории в Шорехаме закрываются.

— Обидно, — говорит Сьюзан. — Нам вас будет не хватать.

— Мне тоже, — говорит профессор Пфейффер, близоруко щурясь.

— Но у меня на память о вас остался великолепный сувенир. Дейзи.

— Как она, кстати, поживает? — спрашивает Сьюзан.

— Капризничает часто, но, думаю, вскоре привыкнет ко мне. Да, я ведь купил ей новую клетку и новое покрывало.

— Марти теперь ходит мрачнее тучи, — сообщает Сьюзан, будто меня вовсе и нет в магазине. — Полагаю, виной тому — одни и те же вопросы, на которые ему чуть ли ни каждый день приходится отвечать.

— Скоро это прекратится, — заверяет профессор Пфейффер. — Проект по изучению инопланетянина полностью сворачивается.

— Жалко, — говорит Сьюзан. — Жалко, что мы так никогда и не узнаем, откуда он к нам прилетел и зачем.

Профессор кивает, будто говоря, что сделанного не воротишь, а затем подходит ко мне и спрашивает:

— Что ж, Марти, попрощаемся?

— Надеюсь, вы не в обиде на меня, — говорю я.

— А с чего мне на тебя обижаться? — Пфейффер в удивлении приподнимает брови.

— Ну, из-за меня вас не выгнали с работы? — спрашиваю я.

— Конечно же, нет! — восклицает он. — Что за бредовая идея? Работа у меня есть, но если ты имеешь в виду Шорехамский проект, то о его закрытии я ничуточки не сожалею, потому что, скажу тебе честно, мне никогда не нравилось, как там велись исследования.

Хоть он имени и не назвал, но имел в виду, конечно же, Роберта.

— У инопланетянина не было даже телевизора, — сетую я.

— Ну вот, и ты это заметил, — говорит профессор Пфейффер и протягивает мне руку.

Я пожимаю ее и вижу по его глазам, что никогда он не засмеется надо мной, не засмеется даже самую малость, в глубине души.

— Прощай, Билл, — говорю я.

Он долго держит мою руку в своей, держит дружески, как руку равного себе, и это мне напоминает дивный, невероятный сон — инопланетянина и то, как мы с ним коснулись однажды друг друга лбами.

Индира ясно дала понять, что берется за работу из любезности, и Влад Симонов с деланным изумлением спросил:

— Что тебя смущает? Работа превосходная, а ты, по-моему, сейчас свободна.

— Я отдыхаю, — отрезала Индира.

Последние две недели она руководила очисткой окрестностей коллективной фермы от морских ежей. Сложное, опасное, утомительное занятие. Индира едва не погибла — точно в такой же ситуации, в какой едва избежала гибели при первом своем задании, когда еще не разобралась толком, чего надо опасаться. Теперь она завершила круг. Монстров с нее хватит.

Влад щелкнул пальцами и наклонился к камере своего видеофона.

— Что-что? После этой пустячной работенки тебе нужен отдых? По мне, это просто тренировка. Послушай, Индира, я бы сам принял этот заказ — отличный заказ, — но, к сожалению, уже взялся за три других. Только поэтому отдаю его тебе. С обычными комиссионными, ясное дело, но условия до того роскошные, что ты и не заметишь той малости, что я отщипну на прокорм своим детишкам.

Влад прямо-таки излучал добродушие и энергию — даже по видеофону. Индира рассмеялась. Он укоризненно сказал:

— Эх, Индира… Стареешь, подружка. Тебе становится скучно. Ежи, пауки, мако — для тебя все едино. Рутинное дело… Словом, я хочу малость поперчить твою жизнь, чтобы Индира опять встрепенулась. Скажи «да». Развлечешься, уж это я тебе обещаю.

— Мы действительно стареем, Влад.

— А монстры — нет! Пока ты посиживаешь в своей чудной, теплой, удобной квартирке, чудища плавают во тьме и холоде, накачиваются сульфидами и набираются сил. Слушай, это по-настоящему волнующая работа. Наниматели — забавные люди, вроде монахов, они цены деньгам не знают. Ты озолотишься, даже отдав мне мой крошечный процентик. Индира, этим монахам нужно, чтобы кто-нибудь замочил дракона. Ты ведь еще не охотилась на драконов, так? Знаю, ты справишься, и поэтому обращаюсь к тебе, а не к кому-то еще.