Кристофер Прист - «Если», 1998 № 02

— Да, — пробормотала Ронда, — но все же как печально — сторожить в последние недели жизни мерзкую Чен, вместо того, чтобы внимать музыке «Мира свободы»…

— Не знаю… — Я улыбнулся. — Если бы ты догадывалась, что они сделали с Чен в последний день ее содержания в тюрьме! Между прочим, где ты в это время пропадала?

— Договаривалась со Сьюзен об условиях одной сделки, — ответила Ронда, хмурясь. — А что они с ней сделали в последний день?

— Ничего особенного, — ответил я, тоже нахмурившись. — Просто несколько раз проиграли у нее в камере один из любимых мотивчиков Инфракрасных. Если судить по моей собственной реакции на подобную музыку, она будет звучать у нее в голове несколько месяцев подряд… Кстати, о какой сделке ты говоришь?

— Какая жестокость! — ахнула Ронда. — Хотя и гениальная. Теперь у Старейшины, охраняющей Чен, будет что послушать и как отличить ее от других людей. Это ты придумал?

— Питер. Выкладывай про сделку.

— Ничего особенного. Помнишь, Сьюзен понравилось мое рукоделие? Вот я и продала ей все, что у меня накопилось: бисер, обручи, застежки, иголки, нитки, станочки, шаблоны, законченные вещицы.

— Поздравляю, — сказал я с некоторым разочарованием. После такого пространного предисловия я ожидал чего-то большего. — К следующему концерту она сможет принарядиться.

— Надеюсь. Она сказала, что перепрограммирует одну из машин на изготовление бисера.

— Потрясающе! — хмуро пробурчал я. В следующее мгновение я заметил, как у нее искрятся глаза; видимо, ей было трудно сохранять серьезное выражение лица. — Ладно, выкладывай!

— Что выкладывать? — Ей определенно хотелось потянуть еще.

— Главное. Она, небось, предложила тебе половину прибыли?

— Нет, что ты! На какую прибыль тут можно рассчитывать? Я настояла на оплате наличными.

Наконец-то она перестала прятать левую руку за спиной. Я увидел деревянную коробочку, вроде той, в которой Билко держит свои игральные кости.

— И она согласилась на мои условия.

Я тупо пялился на коробочку. Она действительно была позаимствована у Билко. Ну и что? До меня никак не доходил смысл происходящего.

— Ну, наличные так наличные. Дальше-то что?

Глаза Ронды округлились.

— Наличные, Джейк! Ты знаешь, какие деньги в ходу на «Мире свободы»?

И тут меня осенило.

Я поспешно откинул крышку и увидел на бархатной подкладке три ряда сияющих золотых монет. Это были доллары Объединенных Юпитерианских Поселений, отчеканенные сто тридцать лет тому назад. С тех пор как более ста лет назад Поселения были поглощены Землей, таких монет больше не выпускали.

Я поднял глаза на Ронду.

— Сколько это стоит? — спросил я с дрожью в голосе.

— Достаточно, — спокойно ответила она. — На Парексе я заглянула в парочку нумизматических файлов и выяснила, что монеты потянут на двести пятьдесят — триста тысяч нойе-марок. — Она подтолкнула коробочку, проехавшую по столу несколько сантиметров в мою сторону. — Они твои.

В жизни человека случаются моменты, когда гордость лучше попридержать.

— Спасибо, — пробормотал я.

— Пожалуйста. При всех наших недостатках мы хорошая команда. Было бы жаль, если бы она распалась.

— Ты причисляешь сюда и дерзкого юнца Джимми?

— Забыл, дружок, как этот дерзкий юнец помог тебе выстоять против члена семейки Чен-Меллис? — ядовито напомнила она. — Не знаю, признается ли он в этом вслух, но твоя непоколебимость на «Мире свободы» произвела на него сильное впечатление.

— Наверное… — При всем своем упрямстве я был готов мысленно согласиться, что Джимми тоже меня порадовал, когда не стал мне перечить. Но признать это вслух я не был готов — по крайней мере, до поры. — Но тут возникает новая проблема. Раз я образец для подражания, значит, должен всегда оставаться высокоморальным. Я гораздо лучше себя чувствовал, когда мог воздействовать на него просто окриком.

— Бедненький! — Ронда снисходительно похлопала меня по руке. — Ничего, как-нибудь справишься. — Она хитро усмехнулась. — Зато мне, простому бортинженеру, хорошо: я никем не командую. — Она постучала ногтем по коробочке с монетами. — Только учти, я собираюсь совершенно бесстыдным образом воспользоваться твоим зависимым положением.

— Уже догадался! — Я подъехал вместе с креслом к холодильнику.

— Наверное, ты потребуешь, чтобы я сам налил тебе стаканчик?

— Начнем с этого, — проворковала она. — А потом посидим вдвоем и поговорим по душам. Наконец-то я тебе распишу, какими чудесными новыми двигателями ты можешь меня побаловать!

«Фантастика переживает кризис»… «Фантастика в преддверии нового взлета»… «Читатель устал от бесконечных перепевов расхожих идей»… «Читатель требует только знакомого, повторяемого»…

Подобные полярные суждения можно услышать в любой пространственной точке, где в данный момент находится больше одного любителя фантастики. Понятно, что жанр как в России, так и на остальной части планеты переживает смутные времена — от этого обилие вопросов, суждений, оценок и претензий. Журнал не берется разрешить все сомнения и не готов указать выход, который, по определению Ежи Леца, чаще всего находится там, где был вход… Но мы можем предоставить свои страницы всем заинтересованным лицам, желающим высказать свое мнение о любимом жанре и обо всем, что с ним связано.

Открывает рубрику «Кредо» выступление писателя-фантаста Евгения Лукина, члена Творческого Совета нашего журнала.

«Терпеть не могу фантастику!» Помнится, в златые годы застоя произносилось это сплошь и рядом, причем примерно с той же интонацией, что и фраза: «Я порядочная девушка, сударь!»

Не помню, однако, случая, чтобы кто-нибудь столь же решительно высказался о детективе или, допустим, о производственном романе. Вот я пытаюсь изречь со сдержанным негодованием: «Терпеть не могу историческую прозу!» — и, знаете, выходит ненатурально… Ну, «не люблю», ну, «не нравится»… Но чтобы вдруг с таким пафосом!..

Похоже, фантастика в отличие от остальной литературы вызывала и вызывает в рядовом читателе исключительно сильные чувства: не влюбился — стало быть, возненавидел.

Да, но причины, причины?

С тех пор как я перешел в сословие авторов, собеседники меня щадили. Вроде бы даже извинялись: «Ну, не понимаю я фантастики…» Однако ситуацию это не проясняло ни в малейшей степени. Во-первых, фраза типа «Ну, не понимаю я публицистики…» прозвучала бы так же дико, как и «Терпеть не могу историческую прозу!» А во-вторых, и без того давно уже известно, что именно непонимание является причиной ненависти…