Барри Лонгиер - Враг мой (сборник)

Зенак Аби снова насмешливо улыбается.

- Таких, кто мечтает удрать с Амадина, полным-полно. Это родители - и драки, и люди, - желающие сохранить жизнь своим детям. Это раненые, которые не получают здесь нужного лечения. Это все голодающие, все, кто не хочет больше превращать свою жизнь в непрерывное ожидание смерти. Предположим, я способен совершить такое чудо. Почему я должен предпочесть твое желание желаниям их?

- Потому, Зенак Аби, что опасности, увечья, голод - все это закончится, когда наступит мир.

- Когда наступит мир... - Аби встает и подходит ко мне. На его физиономии уже нет усмешки. - Неужели ты, молодой убийца с кровью людей на руках, сумеешь убедить овьетаха и мудрецов Талман-коваха, что они ошибаются? Что годы учения, весь их долгий опыт ничего не значат? Что они просто не заметили путь, который нашел ты, невежда и гордец? Талман-ковах рассылает инструкции политическим, деловым, военным, научным, философским учреждениям сотен планет, и вдруг к ним является разъяренный убийца из Маведах, совсем юнец, с требованием совершить то, что они давно считают невозможным... Вот и ответь мне, Язи Ро, подпустят ли они тебя даже к своим воротам?

Я отворачиваюсь от джетаха и смотрю в темный угол. Это я дурень, тысячу раз дурень! Все мое существо вопиет, что ужас, творящийся на Амадине, - искривление, страшная ошибка. Мне казалось, что само это убеждение - уже талма, путь, на котором возможно достижение мира на злосчастной планете...

Тысячу раз дурень!

Я шепчу, не слыша себя: несправедливо. Эта война, все эти ужасы, невозможность мира - конечно же, несправедливо! Но вслух я этого не произношу, чтобы не получить очередную отповедь, почерпнутую в Талмане. Не помню, из какого она предания, из какой Коды. Кажется, что-то насчет невинных забав Малтака Ди. Один из уроков предания в том, впрочем, и состоит, что вера в справедливость - признак повреждения рассудка или тупости.

Опять слезы на глазах. Наверное, этому действительно не будет конца. Мой родитель, друзья, боевые товарищи мертвы, это какой-то бесконечный парад трупов. Сколько еще полков отправится на тот свет? Присоединиться ли мне к траурному шествию или спрятаться по примеру Зенака Аби на вершине какой-нибудь неприступной горы? Но смогу ли я жить дальше, зная, что столько уже умерло, столько умирает, столько еще умрет?

Даже в такой мирной пещере, как эта, мне не дали бы покоя призраки. О призраках мы узнали от людей. Ни один ковах, нащупывающий пути по всем правилам науки, не признал бы, что бывают какие-то бесплотные призраки. Ну и что? Я-то их слышал. Я вижу их сейчас. И наплевать мне на чужое мнение извольте сначала поползать по Амадину...

Аби кладет мне на голову свою теплую руку.

- Откинься, - приказывает он. - Откинься и расслабься. Сейчас я поделюсь с тобой еще кое-чем, почерпнутым у людей.

Я отстраняюсь от джетаха и хмуро гляжу на его улыбающееся лицо.

- Что ты собираешься делать?

- С тобой не все в порядке. Возможно, я сумею тебе помочь.

- Я болен?

Аби смеется, размышляет.

- Наверное, это даже хуже болезни, Ро. Первым делом ты у меня расслабишься. А потом я попытаюсь помочь осуществиться главному твоему желанию. Где-то на этом пути тебе, возможно, предстоит погибнуть. А теперь ляг и успокойся.

Мир или смерть. То и другое привлекательнее настоящего. Я ложусь, закрываю глаза и позволяю руке джетаха погрузить меня поглаживаниями в странное забытье. Но еще не забывшись, я слышу странный звук: кожа, скребущая по мостовой. Я пытаюсь пошевелиться, изготовиться к отражению нападения, но не могу двинуть даже пальцем. Я беспомощен перед собственными мыслями.

5

Серый свет, превращающийся в туман, вьется вокруг древесных стволов, тянется вверх, ко мне. Он окружает меня, и я ничего больше не могу разглядеть. Я пытаюсь позвать на помощь, но не могу издать ни звука. В сером тумане я различаю желтый мазок. Я смотрю на него и вижу, как он растет, ширится, превращается в линию горизонта с силуэтами жалких строений под набухшими тучами.

Я снова в Гитохе, снова наблюдаю, как лезвия зеленого света поджигают в небе очередной военный вертолет людей. Отвратительные завывания сирен сотрясают мои кости.

"Ро! Ни тин! Ро!"

Родитель вбегает в комнату и стаскивает меня с подоконника, чтобы, плача, поставить посредине дома и отчитать. Он прижимает меня к груди, стискивает, целует в шею.

"Прости меня, Ро. Я так перепугался! Слушай: при звуках сирены нельзя приближаться к окнам и к дверям!"

Я отвечаю Язи Аво, что со мной все в порядке, мне ничего не угрожает. Стреляют где-то очень далеко. В собственном доме мне ничего не грозит. Позже я узнаю о судьбе своего приятеля Идоха: тот любовался из окна сражением и был превращен шальным импульсом с вертолета в кровавое месиво.

Мгновения в обществе родителя. Он снова и снова читает мне одну из наших немногочисленных книжек, обнимает меня, я сладко сплю в его объятиях. А потом, когда уже начиналась весна, разразилась битва за Гитох, и через нас ринулись орды солдат Фронта Амадина, потому что у нас было совсем мало бойцов Маведах, да и те - только противовоздушная оборона.

Дым, крики, огонь. Тишина. Я сталкиваю с себя безжизненное тело Аво. От нашего дома остался только обугленный край одной из немногочисленных книжек Аво.

Я кричу, недоумевая, как кто-либо, будь то драк или человек, способен слышать такие звуки и не броситься на помощь. Проходит много времени после того, как я устал надрываться, и солдат Маведах сажает меня в фургон. Там уже много детей. Все мы - сироты. Фургон трогается и покидает Гитох, но нам никто ничего не говорит. Мы сбиваемся в кучку и рыдаем. Но большинство невозмутимо ждет новых ужасов, надеясь, что они уже не застанут их врасплох.

Ковах для детей-сирот, расхаживающий по бараку сортировщик. Ужасы тренировок, бесконечные сражения, стычки, атаки, засады, искалеченные и убитые товарищи - некоторых я знал, большинство мне неизвестны. И вот уже я сам мечусь с ножом среди орущих человеческих детей. Их огромные темные глаза полны слез, лица искажены горем. Они ревут и не понимают, как кто-то, будь то человек или драк, может слушать такие звуки и не кидаться на выручку. Объяснить им что-либо невозможно, да и незачем. Те, кто выживет, все поймут сами.

Сломанная кукла в пыли перед горящими укреплениями Бутаан-Жи. Неподалеку от куклы лежит мертвая девочка, уставившаяся на солнце. Сидящий рядом с ней человек распевает надтреснутым голосом странные слова. Боль, которой пронизана его песня, не требует перевода. Он поворачивается, смотрит на меня. В его заплаканных глазах мольба, его песня не стихает. Он не ранен и вооружен. Оружие лежит у него на коленях. Я поднимаю свой энергонож и бью его лучом прямо в грудь. Он падает замертво. Я удивлен, почему он не попытался спастись. Его песню я запомнил навсегда.