Брайан Д'Амато - Хранитель солнца, или Ритуалы Апокалипсиса

— Нет, серьезно. Это что — декорации для «Нео-Тео II»?

— Угу.

— Даже странно, что вы — настоящий художник.

— Почему же это странно?

— Ну не то чтобы, а…

— Что?

— Откуда у вас вдруг интерес к…

— К чему? К игре жертвоприношения?

— Да.

— Я всю жизнь занимаюсь играми.

— Ммм.

— А еще Линдси сто лет финансирует исследования Таро, — пояснила она. — И когда «Нео-Тео» пошла хорошо, Линдси решил, что я должна поучаствовать и в других программах, связанных с играми.

— Ясно. Но ведь игра жертвоприношения — это вовсе не развлечение.

— Верно, но она может быть частью… к примеру, развлекательного проекта. Или, наоборот, он станет средством воплощения… скажем, реализации игры, похожей на игру жертвоприношения.

— Вы немного опережаете меня, — вздохнул я.

— Ну хорошо, — сказала она. — Я думаю так… История проходит через разные этапы. Да? С восемнадцатого века доминирующее мировоззрение менялось с религиозного на научное. Согласны? А теперь, в двадцать первом веке, оно переходит в игровое.

— Так.

— Игры — это нечто промежуточное. И не наука, и не искусство. Тем более не сочетание того и другого.

— Вероятно, — проговорил я. — Ведь я сам игрок…

— Конечно. Но я к чему веду. Вот существуют миллионы людей, которые все время играют. И практически ничем другим больше не занимаются.

— Верно. Но это же вам во благо. Разве нет?

— Да, во благо. Но дело в другом. Их выбор, на мой взгляд, вполне объясним.

— Правда?

— Ну… может, вы сочтете меня наивной, чересчур возвышенной…

— Нет-нет.

— Ладно, вам не кажется, что многие играют в свои игры чуть ли… не с самоотречением?

— Как?

— Ну, погружаются в игру целиком с ощущением крайней важности происходящего.

— Не уверен… Я всегда играл в разные игры, так что, может быть, задавать мне такой вопрос не совсем правильно…

— Они все словно ищут чего-то, — продолжала она. — Это можно выразить иначе. Скажем, во время игры другая деятельность, работа, средства достижения успеха становятся словно устаревшими. Интуитивно люди знают, что будущее за играми. Может быть, другого будущего и нет вовсе. Во всяком случае, если говорить о социальном будущем. Будущем человечества.

— Гм. Насчет этого я тоже сомневаюсь.

— Хорошо, пусть все не так, но я чувствую, чувствую, что эти штуки мы делаем не напрасно, даже если они низкопробные и жестокие, как «Нео-Тео». По-моему, я двигаюсь в верном направлении. По крайней мере, все еще строю прожекты. Или я несу чушь? Извините. Разболталась…

— Нет-нет, — сказал я, — это не болтовня, мне ваши слова кажутся важными…

— Поэтому работа Таро так меня волнует, она будто бы может раскрыть суть игры.

— Пожалуй. Здорово. Вам стоит научиться играть в игру жертвоприношения.

— Мне хотелось бы. В особенности теперь, когда у меня куча свободного времени.

— Как? У вас свободное время?

— Шутка, — усмехнулась она.

— Так я вас научу.

— Отлично, свидание назначено. — Она закрыла телефон, потом глаза и откинулась к спинке сиденья.

«Ну, давай же, — говорил мой внутренний Кэри Грант. [278] Кэри Грант (Арчибальд Александр Лич, 1904–1986) — британско-американский актер, снимавшийся в амплуа героя-любовника. — Поцелуй ее».

«Не могу, — мысленно ответил я ему. — Это дурной тон. Столько народу погибло».

«Ну и что, — убеждал он меня. — Она хочет этого».

«Извини, — подумал я. — Мне это не по силам».

«Ты тряпка», — рассердился Кэри. И растворился, оставив после себя облако дыма от «Лаки страйк».

Черт.

Да сделай же что-нибудь. Я в сто девяносто второй раз проверил аварийное питание камер у себя дома и даже немного испугался, когда соединение прошло.

Реакторы, фильтры, очистители протеинов — все один за другим вышли из строя в период между средой и четвергом, но камеры продолжали работать на системе аварийного питания. Я видел, как они задыхаются и умирают: колония Nembrotha, которую я привез с Лусона и хотел предварительно (если мне удастся доказать, что это не chamberlaini) назвать Chromodoris, с их изумрудными полосками на спинке и сияющими оранжевым пятнами их зайцеподобных головок, и голожаберники «испанская шаль» с их желтыми и фиолетовыми полосами, двигающиеся, как маленькие гармошки, по кораллам, похожим на пальцы мертвеца, — все это сгинуло, превратилось в осевшую на дне слизь. Todo por mi culpa. Я признаюсь, что заплакал, стараясь, чтобы никто не видел и не слышал. Плакать — нет проблем. Это то, чем занимаются юные поп-звезды на телевидении при свете дня. Через иллюминатор над ухом Марены я разглядел очертания береговой линии Белиза — черное на фоне синего, с двойными точками автомобильных фар, которые мчатся по Южному шоссе, словно пузырьки по трубке капельницы.

Мы летели на запад над Мор-Туморроу и Вэлли-оф-Пис [279] В переводе с англ. «Новое завтра» и «Долина мира». (и то и другое — оптимистично названные лагеря беженцев), потом повернули на юг к горам Майя. Марена говорила в ушной микрофон. Я сидел с мрачным видом.

— Слушайте, куча хороших новостей, — проговорила она наконец.

— Правда?

— Тони и Ларри Бойл… Вы не знаете Ларри, но это не имеет значения. Они привезли Таро сегодня утром, и он жив-здоров.

— Прекрасно, — сказал я.

Капитан сообщил по громкой связи, что мы садимся через две минуты. Под нами появилась большая круглая площадь, испещренная точками электрических огней и костров.

«Уоррен девелопмент» построил два комплекса на широком плато. Они находились милях в пятнадцати к югу от руин Караколя [280] Караколь, Эль-Караколь — один из памятников цивилизации майя в современном Белизе. и всего в четырех милях от гватемальской границы. Спортивный комплекс занимал две тысячи десять с половиной акров недавно вырубленного влажного тропического леса, великолепная площадка была абсолютно круглой, по ее периметру изгибался гигантский гоночный трек диаметром в одну милю (по словам Марены, поверхность дорожки могла изменяться для скачек, бега босиком, бега в скользковках и автогонок).

— Что там такое, почему мы кружим? — удивилась Марена.

— Что-что? — не сообразил я. — А-а. — Она разговаривала с пилотом по гарнитуре, потом замолчала, прислушиваясь.

— Наушники отключены, — сказала она, поворачиваясь ко мне. — Летчик утверждает, что диспетчерская служба нас проверяет. Словно мы чумной барак.

— Гм. Черт.

— Да.

Мы опустились до двух тысяч футов. В центре круга над черными джунглями возвышался основной стадион, или Гиперчаша, как его называли. Он представлял собой гигантскую ватрушку из стекла с электрохромным покрытием и казался почти завершенным под паутиной строительных лесов, проткнутой со всех сторон бесцветными лучами прожекторов и разукрашенной синими искрами, — на стройке велись сварочные работы.