Журнал «Если» - «Если», 2000 № 09

— Чушь какая-то, — покачал головой Пилот. Поначалу он слушал (Мэллара внимательно, потом устал и преисполнился отвращения. — Смысл, как же. Никакого здесь смысла нет и в помине. Кольцо какое-то. Чушь. Полная. Если кто и сумасшедший, так я знаю кто!

— Это потому что я плохо объяснил, — слабо улыбнулся Мэллар. — А ты плохо приспособлен к пониманию подобных вещей. Ну как тебе растолковать? Ведь ты никогда не занимался расчетами.

— Еще чего, — автоматически возмутился Пилот, хотя и слушал Мэллара вполуха. Больше всего его в этот момент занимал совершенно другой вопрос — он вдруг перестал понимать, какого черта он согласился помогать Мэллару только потому, что сам оказался заражен.

— Буду я расчетами заниматься, как самый последний робот!.. О Боже, какой я идиот!

Мэллар укоризненно покачал головой.

— Зачем ты так! Ну почему же ты идиот? Ты — Пилот, а это уже много. Просто у тебя, как и у всех нас, разомкнуто кольцо разума, тебя можно убедить не логикой, но простой интонацией, тебе можно сказать «так надо», и ты поверишь, как всегда веришь кому-то более умному, не понимая и не вникая. Я над тобой проделал, уж извини, маленький эксперимент. Взял два утверждения и вставил между ними слово «поэтому». Сказал: «Вы тоже больны», сказал: «Вы теперь обязаны отправить этих больных в Метрополию, невзирая на синакон и индекс потребности», а между ними вмонтировал хитренькое словечко «поэтому». И ты купился. Ты просто не мог не купиться. С твоим воспитанием иное практически невозможно — ты слишком привык доверять чужим утверждениям.

До Пилота дошло не сразу. Наморщив лоб, он долго невнимательно смотрел на Мэллара, потом кивнул:

— Понимаю. То есть ты меня заразил смертельной болезнью только для того, чтобы легче было проводить надо мной психологические эксперименты? В этой вашей Мамма-Г вы все — настоящие психи. Жестокие и опасные фанатики, ни во что не ставящие других людей.

— Ну, вот опять вы про Мамма-Г! — Мэллар немного усилил укоризну в голосе, перейдя, впрочем, снова на «вы». — Это у вас просто пунктик какой-то, честное слово! И потом, откуда вы взяли, что я вас чем-то таким заразил, тем более смертельным. Обычный синакойовый шок, проходит бесследно.

— Ничего себе — синаконовый шок, когда все костенеет, — возмутился Пилот. — Вон вы как о своих коллегах заботились, а меня в жертву принесли, гадостью этой заразили, и только для того, чтоб обмануть легче было. Конечно, я не умру, помощь поспеет, но на какие, черт побери, муки вы обрекли незнакомого, непричастного человека, единственное что делавшего, так это исполнявшего свой прямой долг.

Под вечер его немного залихорадило, он понял, что нормальному самочувствию приходит конец, что уже скоро, через минуту, через час или два, придет ломота в суставах, которая сменится неожиданными, пронизывающими болями; в ожидании этих болей он станет двигаться медленно и осторожно, тело его превратится в минное поле, а немного погодя он вообще сляжет, окаменеет и единственное, что ему останется — двигать глазными яблоками и ждать, когда придет помощь. И надеяться, что эта помощь придет вовремя, что спасатели не пренебрегут им ради синакона, индекс потребности в котором, как ни крути, а все-таки девяносто семь…

Мэллар вдруг захохотал странным смехом — донельзя фальшивым, но заразительным. Опять его лицо — дрянное, честно говоря, личико, с мелкими чертами, кисловатой миной и в то же время резкими, просто режущими глазами — словно бы разбухло на пол-Вселенной.

— Ты что? — отшатываясь, слабо крикнул Пилот. — Ты что!

Мэллар резко замолчал, иссякнув, но лица еще долго не отстранял. Затем снова хихикнул и почти любовно сказал:

— Помилуйте, никто ничем вас не заражал. Это был синаконовый шок, я же вам говорил, он с каждым бывает и потом проходит — абсолютно и полностью. Я же вам говорил. Я же вам говорил, дорогой вы мой, что через воздух костяная чума не передается, вы разве не слышали?

— Но…

— Вы разве не поняли? Вы абсолютно и полностью здоровы.

Если бы Мэллар сказал только «абсолютно» или «полностью», Пилот ему вряд ли поверил, старик не располагал к доверию, но он соединил два слова (хорошо, хоть не вставил между ними подлое словцо «поэтому»), и Пилот поверил ему, безоговорочно, абсолютно и полностью.

Черт возьми, я здоров! Меня никто не заражал. Я не буду валяться окостенелый в ожидании помощи, которая то ли придет, то ли не придет, которая то ли поможет, то ли, ведомая ужасающим индексом девяносто семь, примет единственно правильное решение и заберет вместо меня тюки с драгоценным синаконом, а для меня места не хватит, и мне скажут подожди, а на ожидание времени не останется — всего этого не будет, слава тебе. Господи! — а будет только взыскание, будет только конец карьеры, так хорошо начатой, а теперь вот по воле полусумасшедшего старика с его организмом… Да и черт с ней, с карьерой, я молод, выползу.

Пилот с облегчением выдохнул — хрипло и протяжно; его долгий выдох напоминал вой.

На этом, собственно, все. На этом можно было бы поставить точку, поскольку история, которую хотел рассказать автор, закончилась и переходит в следующую, очень для персонажей важную, но трудную для рассказа. Короткая, в сущности, история, по времени растянутая до следующего утра и состоящая всего лишь из долгого разговора, по истечении которого наши герои навсегда покидают плантацию и Баррак, усаживаются на тележку, которая, безбожно скрипя, поднимется вверх и направится к горизонту — для того, чтобы спустя пять тысяч километров осесть в будущем городе, о котором так мечтал безумный старик Мэллар и который он начнет создавать вместе со своим новым другом Пилотом. Назовут город Мэллария, но название просуществует не более пяти стандартных десятилетий — о нем забудут, едва бессмертный и пораженный всеми болячками организм Мэллара наконец сдастся и окончательно откажет своему хозяину, причем Мэллар, похоже, не станет особенно возражать. Дадут городу и другие имена, в том числе официальные, но все они будут неукоснительно отмирать. В конце концов город останется без имени вообще, и звать его будут поэтому точно так же, как назвали планету первооткрыватели — Париж-Сто. Странное название для планеты, особенно если учесть, что к этому земному городу ни один из первооткрывателей не имел никакого отношения; Симон Шернедес был родом из Бессолнечных миров, Хавио И Зю Да, если судить по имени, пришел вообще откуда-то из Русских Сегментов, да и Малькольм Мэлларовцки, прадед Мэллара, к Земле никакого отношения не имел. Но это будут уже третья, четвертая и пятая, и все последующие истории, напрочь потерявшие связь с первой.

Однако о том, как начинался город, все-таки хочется хоть немного поговорить.