Татьяна Михайлова - Проект «Сколково. Хронотуризм». Книга 2

Набычившись и втянув голову в плечи, Андрей двинулся прямо сквозь толпу. Перед ним расступались, прижимались к стенам, не задавая вопросов. Даже не окликали и не ругались, если он наступал кому-то на ногу. Срабатывал старый как мир закон психологии — если человек прет напролом, значит, ему надо и мешать не стоит.

Отвернувшись от второй керосинки с опасно плещущимся внутри содержимым он толкнул дверь и вышел в тамбур. Часовой в овчинном тулупе, держа карабин на изготовку, метался от одного края до другого, вглядываясь в морозную ночь и пытаясь понять, что происходит. Часовой соседнего вагона, свесившись за край, внимательно вглядывался в вагоны, видные из-за плавного изгиба дороги, и недоуменно чесал затылок под папахой. Делая вид, что не обращает на них внимания, и молясь, чтоб они не обратили на него, Андрей перескочил через грохочущую сцепку и дернул на себя дверь, благодаря Бога, что добротное сукно, характерный для всех армий покрой офицерской шинели и золотой отблеск погон спасают от ненужных расспросов.

Изнутри хлынула волна вони, во много раз сильнее, чем в прошлом вагоне. Это оказался плацкарт. В свете керосинки было видно, что у каждого из солдат легиона есть свое место для жилья, хотя и убогое — обустроенное в лучшем случае небольшой занавеской и парой подушек.

Хозяйство же занимало совсем не отведенное для него пространство. Через проход были натянуты веревки с сушащимся на них бельем. На багажных полках стояли пустые котелки и жестяные миски. Некоторые, судя по запаху, с едой. Тихонько закудахтали невидимые куры, побеспокоенные его визитом.

Уткнув нос в поднятый воротник, он двинулся дальше. Ныряя под веревки и стараясь не топать, чтобы не разбудить спящих, он помчался мимо разноцветных занавесок в другой конец вагона. Открыл дверь, хотел выскочить в тамбур, но заслышав голоса, остановился. В тамбуре было как минимум двое часовых. И в тамбуре соседнего вагона еще двое. Причем следующий вагон был не пассажирским. Грузовым. С золотом. Наверняка и охраняли его усиленно, то есть на два тамбура…

Прежде чем его успели заметить, Андрей отпрянул, скользнул в клозет и, захлопнув за собой дверь, привалился к ней спиной.

«Вот и приехали», — думал он, морщась от застарелой вони вагонного клозета. Чехи наверняка уже обшаривают поезд, заглядывая во все щели. Значит, скоро доберутся и сюда. Вперед хода нет. С четырьмя караульными начеку, взбудораженными криками и стрельбой, с двумя пулями в барабане ему не справится, как ни крути. Отсидеться тут до перемещения, изображая перепой или понос, не удастся. Перед его мысленным взором предстал срывающийся со склона камень, бьющий в бок паровоза и сносящий его в ледяную бездну. Даже если эти вагоны останутся на путях, его не пощадят партизаны. «Что ж, опять на крышу», — подумал он, рассматривая небольшое оконце с мутно-желтым стеклом. А потом либо тормозить состав, либо прыгать в кучу снега. Он поежился, вспомнив глухой удар и треск ломаемого позвоночника, которым закончилось падение с поезда одного из караульных.

Дверная ручка под его рукой задергалась. Кому-то еще приспичило, черт. Он ухватился за нее, придержал, давая понять, что в туалете не пусто. С той стороны перестали дергать, рявкнув что-то в духе — пошевеливайся, мол. Да уж, совета вернее и не дашь.

Андрей уперся рукой в стекло, надавил. Оно не подалось. Сунув револьвер в карман, он навалился на него двумя руками. Дверная ручка снова задергалась. Послышались ругательства. Вот собирался же чешский выучить, а сейчас даже интуитивно непонятно. Окно не поддавалось.

Он снова вынул револьвер. Отвернув голову от возможных осколков, с размаху ударил рукоятью в стекло. С сухим треском оно вылетело наружу. Стволом он сбил острые края, торчащие из рамы. Встав ногами на скользкий ободок унитаза, сунулся в проем головой. Ветер, с которым он уже, кажется, сроднился, с радостью накинулся на незащищенную голову, захлестал по щекам, ввинтился в нос, вцепился зубами в уши.

Дверь затрещала под ударами.

Андрей влез обратно внутрь. Скользя пальцами по латунным пуговицам он расстегнул шинель, сбросил ее прямо на пол, взобрался на унитаз и снова полез на мороз. На этот раз рукой вперед. Щурясь от высекающего из глаз слезы ветра, просунул плечо, голову, другое, плечо. Ухватившись за какую-то железку, стал вытягивать тело.

За его спиной, вернее, уже задом с треском прогнулась внутрь открывающаяся наружу дверь. Он дернулся, застряв в узком окне. Дверь с треском сломалась, кто-то ухватил его за сапог. Андрей вырвал ногу и, вывалившись наружу, повис на руках. Качнулся в сторону от окна, из которого уже тянулись к нему покрытые густым черным волосом руки. Вжался в промерзший бок вагона, чувствуя спиной, как пролетает мимо придорожный столб. Подтянувшись на руках, выкатился на крышу.

Поезд, вернее, та его часть, которую он пробежал, проснулась. В окнах зажегся свет. Периодически вспыхивал он и в открытых тамбурах, когда кто-то открывал дверь вагона. На его фоне отчетливо виднелись очертания высыпавших в тамбур легионеров, ощетинившихся винтовочными стволами. И еще он заметил темные силуэты бегущих к нему по крыше людей. Ближайшие были уже за два вагона от него.

Взглянув на пролетающие мимо с дикой скоростью ветви деревьев, он снова вскочил. Разбежавшись по скользкой крыше, прыгнул. На длинную секунду завис в темной межвагонной пустоте. Вспышки выстрелов снизу и визг пуль вокруг словно дали мирозданию новый толчок. Оно рвануло вперед, услужливо подставив под гладкие подошвы его сапог промерзшее дерево грузового вагона, не такое скользкое, как жесть пассажирского. Он прибавил скорости. Впереди как минимум вагонов пять грузовых, значит, есть шанс оторваться, а дальше посмотрим.

Даже от малой тени призрачной надежды на спасение у него словно выросли крылья. Андрей несся по крышам, не чувствуя рывков вагонов и встречного ветра, позволив ногам самим выбирать дорогу в почти полной темноте. Провал, прыжок, следующий вагон. Звуки далеких выстрелов, сделанных не на точность, а для страху или от нервов. Снова провал, прыжок. Крыша под ногами и легкий бег. Он преодолел четыре или пять грузовых вагонов, перепрыгнул на пассажирский. Другой пассажирский. Снова на грузовой.

Преследователи, казалось, отстали. Снизу тоже никто не стрелял. Часовые не успевали сообразить, а может, и расслышать. А предупредить их никто не мог. Мобильников нет, рации тоже еще с полкомнаты размером, чтобы передать устно, надо преодолеть грузовые вагоны. А тут он первый. Андрей победно взмахнул сжатой в кулак рукой.

Впереди замаячили веселая мошкара искр, вылетающая из паровозной топки. Ветер стал доносить тяжелый дым грязного, с кучей примесей угля. Не сбавляя скорости, Андрей вытащил наган. Никто ведь не знает, что в нем осталось всего два патрона. Главное — внезапность. Ворваться в кабину, навести ствол на машиниста с кочегаром и, если окажутся, а они непременно там окажутся, охранников. Пообещать выпустить кишки и продырявить головы. Может, кому по морде рукояткой для острастки съездить и самому нажать на рычаг сброса пара, будя окрестности громким свистком, и, дождавшись, пока ход замедлится достаточно, сигануть вниз, под насыпь. Там сугробов должно быть изрядно, смягчит. Да, еще полушубок у кого-нибудь отобрать. И шапку. Даже снимать не надо, в кабине жарко небось, все снято и на крючки повешено.