Татьяна Михайлова - Проект «Сколково. Хронотуризм». Книга 2

— А Лоренсоны? Кто убил братьев? — В безумной речи доктора Павлу удалось уловить крохотные искры истины. В том, что говорил врач, явно скрывалась правда, но сквозь слои потока сознания безумца до нее надо было еще докопаться.

— А, эти… Strychnos toxifera, стрихнос ядоносный. Индейцы смазывают им концы стрел, а раненное этой стрелой животное погибает от остановки дыхания. Как и Лоренсоны — в них попали стрелы, и они умерли, один за другим, от удушья при ненарушенном сознании.

— А Мартенс?

Но здесь ответа Павел не получил, фон Штейнен нахмурил брови и принялся водить пальцем по ковру, повторяя линии его узора.

— Ты не знаешь или убил его не ты? — не отставал Павел. И в тот же момент понял, что «Беретту» Саре он отдал напрасно.

Врач взвился с пола, как укушенный осой, и заорал, вернее, попытался, но на выходе получился лишь тонкий, истерический визг:

— Я никого не тронул пальцем, но это все мои вещи, мои, мои! Они исчезли, покинули меня, как пауки, — я вез их в университет, чтобы доказать, чтобы мне поверили! Кто-то украл их и выпустил из банки! Я вез их тысячи километров, а они пропали! Мне не нужно никого убивать, мне надо лишь вернуться домой, домой… — Вспышка ярости прошла, и фон Штейнен без сил после припадка привалился спиной к переборке.

Тысячи километров? О чем он говорит, какие тысячи километров? Да кто он, в конце концов? Место и время для беседы сейчас явно неподходящее, но другого не будет, да и время поджимает. Надо использовать его с толком.

— Послушайте, фон Штейнен, Клаус, я не хотел вас обидеть, честное слово. Давайте поговорим о другом. Расскажите мне о себе. Я знаю, что вы учились в университете в Брисбене…

— В Бристоле, черт возьми, в Бристоле! Неужели так трудно было запомнить это с первого раза! Да, я учился там, и сразу на двух факультетах — на медицинском и биологическом. И после того, как их закончил, несколько лет назад, меня пригласили как специалиста по естественным наукам в экспедицию, на Амазонку. И я согласился, да, согласился и сразу поехал. Там было хорошо, очень хорошо, до тех пор, пока я не поссорился с Карлом. Он пригрозил выгнать меня и сказал, что не заплатит мне жалованье. Тогда я ушел сам — я знал джунгли лучше, чем эта кабинетная моль. — Фон Штейнен даже сплюнул от злости, а воспоминание о застарелой обиде вернуло краску на его лицо. Теперь перед Павлом бесновался чуть порозовевший, но с безумным взглядом и едва понятной речью зомби. Он прокричал несколько коротких, отрывистых фраз на свистящем, похожем на птичий, языке и заговорил уже по-человечески, только очень быстро: — Я ушел, но река разлилась, и мне пришлось возвращаться. Я шел назад к лагерю другой тропой, и это сохранило мне жизнь. Их убили — всех, кто был в лагере, и, наверное, ночью. Но не тронули ничего, все собранные нами материалы остались на месте, охотники забрали только их сердца и мозг. Экспедиция Карла не пропала, не было никакого несчастного случая на Мазаруни, я единственный, кто вернулся тогда из джунглей. А в тот день, утром, я ходил среди мертвых, живой и невредимый, я не знал, что мне делать. Оставаться — смерть, уходить — тоже, возвращаться домой — виселица. Чтобы на моем месте сделали вы, Патрик?

Этот вопрос застал Павла врасплох.

— Не знаю, — честно ответил он безумцу, — наверное, попытался бы вернуться домой.

— Вот я и попытался! — Фон Штейнен задрал голову вверх и захохотал, как филин в ночи.

От его смеха по спине Павла пробежала холодная струйка липкого пота. Все понятно, все просто, как грабли: этот тронувшийся умом несчастный действительно врач, он пережил такое, что простому смертному хватило бы на девять жизней. И вот теперь, когда он оказался в безопасности, все повторилось. Немудрено, что врач пытался залить воспоминания виски, да еще наверняка и припасенными впрок амазонскими корешками да травками не пренебрегал. И эффект себя ждать не заставил: от врача и ученого осталось полуживое нечто, лишь отдаленно напоминавшее человека. «Вот кто бочку открыл!» — мелькнула в голове шальная мысль-догадка. Хотя постойте — еще вчера утром Павел сам видел, как врач прикладывался к бутылке из темного стекла. Очень похожей на ту, что валяется сейчас на столе.

— Но они вернулись за мной, нашли, выследили. И даже пробрались на корабль! — доверительно сообщил Павлу фон Штейнен и сделал шаг по направлению к собеседнику.

Павел отшатнулся, предостерегающе выставил вперед правую руку, но врач на такие мелочи внимания не обращал.

— А я ждал их, ждал и знал, что они придут! И не позволил им захватить корабль — я выкинул хронометр и секстант за борт, чтобы их не успели захватить и использовать! Я знаю, что без этих приборов не найти дорогу в море! Теперь мои преследователи утонут, как едва не утонул я в притоке великой реки, когда искал дорогу через джунгли! — торжественно провозгласил фон Штейнен, но тут же загрустил, и на его лице появилась гримаса отчаяния. — А компас я не успел спрятать — капитан вернулся раньше, чем я смог закончить свою работу.

И замолчал со скорбным лицом, уставился невидящим взглядом в переборку над головой Павла, забормотал что-то быстро и невнятно себе под нос, продолжая вести диалог с невидимым собеседником. Но пауза могла прерваться в любой момент, глаза фон Штейнена то распахивались, едва не вылезали из орбит, то вновь превращались в узкие, окаймленные редкими ресницами щели. Здесь диагноз легко поставит и неспециалист — у врача явная мания преследования, помноженная на шизофрению, плюс злоупотребление крепкими напитками. Не будем также забывать о «волшебных» зельях. По Клаусу фон Штейнену горькими слезами плачет психиатрическая больница, а именно то ее отделение, где содержат буйнопомешанных, социально опасных, утративших человеческий облик больных. Надо как-то отвлечь этого несчастного, перевести разговор на другое и ни в коем случае не говорить шизофренику, что он шизофреник. Лучше всего поговорить о том, что беспокоит несчастного. И Павел решился — он выпрямил спину, уверенно уселся на узком диване, улыбнулся ободряюще и, глядя врачу в глаза, попросил его задушевным шепотом:

— Кто пришел за вами, Клаус? Расскажите мне, и я помогу вам расправиться с ними.

— О, это страшные существа, чудовищные и грязные. Я хотел бы назвать их людьми, но не могу, — живо откликнулся фон Штейнен, сделал шаг к Павлу и уселся рядом с ним на краешек дивана. Но тут же сполз на пол и быстро вернулся к собеседнику, только в желтых от загара и грязи пальцах врач сжимал подобранный с ковра столовый нож. — Карл называл их аураке, эти индейцы — жители долин — бежали от варварства испанских конкистадоров в джунгли, но так и не смогли приспособиться к новой жизни. Они крайне любопытны и любят рассматривать незнакомые им вещи. В их характере есть лживость, но эта лживость похожа на хитрость животного, которое притворяется мертвым, для того чтобы его не трогали. Эта хитрость вызывается чувством самосохранения и самозащиты. Их жилища похожи на ульи, и каждая семья имеет по два дома сразу. Я прожил у них почти полтора года, прежде чем мне удалось сбежать.