Владимир Контровский - Последний герой нашего времени

«На недельку, до второго, я уеду в Комарово», – вспомнились ему слова одной старой песенки. – Век бы не видеть этого сегодняшнего Комарово, – подумал он, глядя на мертвые дома, – а какое дивное место было когда-то…».

За бесконечные два часа дружинники Костомарова потеряли семерых ранеными и двоих убитыми: одного нашла шальная пуля, а другой попал под топор какого-то безумца, со стремительностью хищника выкатившегося из-за кустов. Аутсайдера прошили в два ствола, но он всё-таки успел ударить и забился в конвульсиях, роняя на зелень травы алые кляксы крови. Потерь могло быть больше, но дружине Вадима повезло – им выпал сравнительно «чистый» сектор. Поднаторевшие за шесть месяцев уличных боёв волонтёры, поддержанные вертолётами и танками, быстро сломили организованное сопротивление отщепенцев. Да и аутсайдер пошёл уже не тот – самых опасных повыбили ещё зимой. Бойцы Костомарова настреляли десятка полтора «шакалов» и вытащили из подвала разрушенного коттеджа двух истерзанных девчонок, не верящих, что кошмар закончился. Операция уже шла к концу – по коммуникатору пришло сообщение, что Шайтана нашли и разнесли прямой наводкой вместе с его телохранителями и капитальным кирпичным зданием, в котором они засели, – когда костлявая едва не поцеловала самого Вадима.

Костомарова спасло шестое чувство, заставившее его упасть в траву за миг до того, как из ничем не примечательного дома, к которому шли дружинники, внезапно раздались выстрелы. Посыпались срезанные пулями ветки – загнанные в угол аутсайдеры не жалели патронов.

Время Тьмы быстро научило людей – тех, кто не погиб, – страшному умению убивать. Дружинники без команды знали, что и как надо делать: дом обошли с двух сторон, взяли под плотный перекрёстный огонь, превращая в опилки переплёты окон, а затем Пётр с ловкостью бывшего десантника подобрался к дому и метнул внутрь две гранаты – одну за другой.

Дом дрогнул и присёл, через подоконник мешком перевесилось тело в рваной куртке. На крыльцо из дыма выскочила серая тень и тут же упала обратно в дым; по крыше скатился ещё один аутсайдер. Вадим рывком бросился вперёд, прижался к исклёванной пулями стене, переводя дыхание, и прыгнул в дверной проём – дверь вывалилась наружу, – предварительно высадив туда чуть не весь магазин. Следом за ним в дом ворвались ополченцы.

Стрельба оборвалась, уступив место насторожённой тишине. В комнате, когда-то служившей гостиной, на грязном полу лежали двое: один – смуглый и тощий, оскаливший мелкие жёлтые зубы, второй – здоровенный светловолосый парень в камуфляже. «Странный тип, – подумал Костомаров, разглядывая белобрысого и машинально перещёлкивая рожки автомата – по ещё афганскому опыту бойцы приматывали их изолентой попарно, „валетом“, для быстроты смены магазина, – не похож на „шакала“. Сытый да гладкий – никак гость заморский?».

– Проверьте битых, – привычно распорядился Вадим, – особенно этого, в камуфле. Не иначе как птичка залётная.

Он повернулся, и вдруг заметил фотографию в рамке, лежавшую на покорёженном осколками старинном буфете. Подчиняясь внезапному импульсу, Вадим подошёл к буфету, взял фото и смахнул с него мусор.

С фотографии на него смотрел тот самый человек, которого он спас несколько дней назад. Здесь он был моложе, и рядом с ним улыбались в камеру двое подростков, мальчик и девочка, но это был он – химик, отправившийся в ночь за молоком для маленькой дочери. «Мистика, – подумал Костомаров, – знак судьбы… Надо бы нам встретиться, как бишь тебя там – Свиридов, кажется? Да, Свиридов – Свиридов Александр Николаевич».

Над Лондоном висел туман – знаменитый английский туман, воспетый классиками литературы. Его влажная серая завеса скрывала не только растерянность огромного города, оглушённого вместе со всей планетой ударом Обвала, но и кое-что ещё. В столице бывшей «империи, над которой никогда не заходит солнце», владычицы морей, отвечавшей двумя боевыми судами на один военный корабль, сошедший со стапелей любой другой державы, рождалась новая империя United Mankind [7]– всесильная и всемогущая, достигшая мечты великих завоевателей прошлого: власти над миром. Подрастерявшие знаменитое британское хладнокровие дипломаты Уайт-холла и банкиры Сити (из тех, кто не пустил себе пулю в лоб при виде краха тысячелетней ценности – денег) в подавляющем большинстве своём ничего не знали об этом событии – они не входили в число повивальных бабок, принимавших тайные роды. У колыбели долгожданного дитяти собрались истинные волхвы, столетиями, из поколения в поколение, управлявшие судьбами планеты, то успокаивая народы периодами относительного благополучия, то ввергая их в омуты истребительных мировых войн.

Старинный особняк внешне не бросался в глаза кричащей роскошью и не поражал воображение изысками ультрамодерна: его владельцы строго следовали иезуитскому девизу «Скромность – норма жизни». Внешняя мишура мало заботила вершителей судеб: пройдя долгий и тернистый путь до вершины, они знали, что в тени прохладнее, чем на солнцепёке, а если эта тень густа, в ней можно спрятать от чересчур любознательных глаз и кое-что не предназначенное для всеобщего обозрения. Никто из вершителей судеб не стремился к известности – официально они даже не входили в число миллиардеров, хотя на самом деле контролировали большую часть материальных ценностей планеты. Этих людей интересовала реальная власть, а её зримые атрибуты их не волновали. Создатели мифа о «безграничных потребностях человека», они прекрасно знали, что в реале фетишизируемые обывателем потребности – вкусная еда, красивая одежда, роскошь домов и вилл, машины, самолёты и яхты, сексуальные удовольствия и развлечения – ограничены физическими возможностями человека. Невозможно сесть в десять «кадиллаков» сразу, надеть на две ноги сто пар обуви, выпить цистерну элитного коньяка, съесть двести килограммов лобстеров, отлюбить за ночь двадцать красавиц и развлекаться год без передышки, а инкрустированный стразами золотой унитаз ничуть не более функционален, чем простой фаянсовый. Все эти игрушки казались смешными вершителям судеб, и они посмеялись бы над примитивными ценностями толпы, если бы давным-давно не разучились смеяться от души – так, как это делают простые люди.

В основе всех действий властителей мира лежали рациональность и прагматизм, и поэтому напичканный сверхсовременной электроникой викторианский особняк охраняли не саженного роста декоративные гвардейцы в красных мундирах и высоких меховых шапках, а безликие люди в бронекомбинезонах, механической отточенностью выверенных движений напоминавшие боевых роботов.