Эрик Рассел - Ниточка к сердцу

– Он, - говорил прокурор, указывая на Мэта и все еще употребляя местоимение мужского рода, - он просит считать его гражданином нашего мира. Принять его со всеми его штучками-дрючками, с его сверхъестественными способностями, с его тайными побуждениями, которые, может быть, станут явными, когда будет уже слишком поздно? А не лучше ли - пусть даже он и в самом деле так чист и непорочен, как он хочет нас уверить, не лучше ли несправедливо покарать его одного, чем подвергать бесконечно большему риску великое множество других?

Он с вызовом осмотрел аудиторию.

– Предположим, мы примем его как беженца. Но кто даст ему кров? Кто захочет жить рядом с существом, столь чуждым человеку? - Он ухмыльнулся. - Впрочем, такие есть, жаждущие составить ему компанию. Как бы неправдоподобно это ни звучало, нашлись люди. Которым он нужен.

Он поднял над головой письмо, чтобы все видели, и сказал:

– Этот человек предлагает ему кров. Он пишет, что во время восьмого воплощения на Проционе сам он стоял на позициях нетерпимости… - Он швырнул письмо на стол. - Ненормальные встречаются и среди нас. Но, к счастью, судьбу человечества будут решать уравновешенные, разумные граждане, а не хронические идиоты.

Поток слов лился еще полчаса. Закончил он так:

– По нашим законам, шпиона-человека ждет быстрый конец, от человека, подозреваемого в шпионаже, мы легко избавляемся. Не вижу причин, почему инопланетный шпион заслуживает более мягкого обхождения, чем шпион-человек. Вот перед нами существо, в лучшем случае просто нежелательное, в худшем - первый агент разведки грозного врага. Обвинение считает, что в интересах всеобщей безопасности вы должны рассмотреть только два возможных варианта приговора: смертный приговор или немедленный выброс подсудимого в космос, туда, откуда он прибыл. Доказательства его вины весомы, и другой альтернативы у нас нет. Вы не могли не заметить, что все выступавшие здесь свидетели были свидетелями обвинения. Разве не знаменательно то, что у защиты не оказалось ни одного свидетеля? - Он подождал, пока смысл сказанного дойдет до слушателей, и, повторив: - Ни одного! - окончательно пригвоздил обвиняемого к позорному столбу.

Еще один глоток воды, и он сел, аккуратно расправив складку на брюках.

Теперь, кажется, ни у кого не осталось сомнений: Мэт - гад вонючий.

Адвокат произвел легкую сенсацию, встав и заявив:

– Ваша честь, защита отказывается излагать свою версию.

Судьи посмотрели на него так, словно он был в десять раз чуднее своего клиента. Они пошелестели бумагами, пошептались между собой.

Через некоторое время судья в центре спросил:

– Это означает, что вы целиком полагаетесь на вердикт всеобщего голосования?

– В конечном итоге, без сомнения, ваша честь, но еще не теперь. Мне необходимо провести дополнительный допрос и затем построить версию, основываясь на нем.

– Приступайте, - разрешил судья, в сомнении нахмурив брови. Адвокат обратился к Мэту:

– Все обитатели вашей планеты, так же как и вы, скажем… телепаты и не обладают устной речью?

"Да, все".

– У них общий нейроцентр, или, говоря проще, они прибегают к помощи общественного мозга?

"Да".

– Расскажите суду о своих родителях.

Мэт, закрыв глаза, на какой-то миг погрузился в воспоминания.

"Мои родители были не как все. Они были уродами. Они удалялись от нейроцентра до тех пор, пока почти не потеряли связь с остальными".

– И они погибли вдали от всех?

"Да", - после долгой паузы, медленно, неуверенно, дрожащими тонкими линиями вывела на доске рука Мэта.

– И вы, видимо, впали в полное отчаяние?

"Да".

Адвокат обратился к судьям:

– Мне хотелось бы задать еще несколько вопросов четвертому свидетелю.

Судьи дали согласие, и профессор Аллен снова прошел к месту свидетелей.

– Профессор, будьте добры, как эксперт и человек, долгое время лично изучавший моего клиента, скажите, пожалуйста, молод он или стар?

– Он молод, - без заминки ответил Аллен.

– Очень молод?

– Довольно молод, - сказал Аллен. - По нашим понятиям, не достиг зрелости.

– Спасибо. - Адвокат обвел мягким бесхитростным взглядом зал. На его полном, добродушном лице ничто не предвещало надвигающегося шторма. Тихим голосом задал он следующий вопрос: - Мужчина это или женщина?

– Женщина, - ответил профессор Аллен.

Репортер уронил блокнот. И в течение нескольких минут звук падения блокнота был единственным звуком в наступившей тишине. А потом раздался общий вздох, застрекотали кинокамеры, спеша запечатлеть Мэт, возгласы удивления прокатились из конца в конец зала.

А наверху, на балконе, остроумнейший из современных карикатуристов рвал на кусочки свое последнее произведение, где он изобразил обвиняемого привязанным к хвосту ракеты, которая отправлялась на Луну. Подпись внизу гласила: "Кактус отправился в путешествие". А теперь - куда это годилось? Назвать, его… нет, ее, "кактусиха"? В поисках новой темы он почесал в затылке, сознавая в то же время, что какая тут может быть тема, не четвертовать же маленькую одинокую женщину.

Прокурор сидел с поджатым ртом, всем своим видом напоминая фаталиста, из-под ног которого вырвали по крайней мере восемьдесят процентов почвы. Он-то знал эту публику. Он мог оценить общественную реакцию с точностью до десяти тысяч голосов.

Все теперь смотрели только в золотистые глаза Мэт. Они были огромные, как и прежде, но теперь казались мягче и светились вроде бы ярче. Теперь, когда стало известно, что они принадлежат женщине, все увидели, что в них действительно есть что-то женственное. И каким-то странным, непонятным образом морщинки вокруг глаз вдруг помягчели, в них промелькнуло что-то, отдаленно похожее на человеческое.

Полночь. Большой каменный подвал с металлической решеткой, стол, кровать, два стула и радио в углу. В камере двое: Мэт и толстяк адвокат. Беседуют, изучают корреспонденцию, посматривают на часы.

– Вообще-то говоря, обвинение село в лужу с этим письмом, - говорит защитник: он все никак не отвыкнет выражать свои мысли вслух, хотя прекрасно знает, что собеседница слышит его мысли, а не слова. Толстым указательным пальцем он похлопывает по пачке писем, которые они только что прочитали. - Мне ничего не стоило положить его на обе лопатки, предъявив эти письма, написанные неделю назад прямо в наш адрес. Но что бы это дало? Лишний раз доказало бы, что люди мыслят по-разному.

Он вздохнул, потянулся, зевнул, сотый, наверное, раз взглянул на часы и вынул очередное письмо.

– Вот послушайте.

И стал читать письмо вслух.

"Мой тринадцатилетний сын докучает нам просьбой предложить вашему клиенту хотя бы недолго побыть в нашем доме. Может быть, вы сочтете глупостью с нашей стороны, что мы ему во всем потакаем, но нам так легче. У нас здесь есть свободная комната, и если ваш клиент чистоплотен и в банные дни не боится пара…"