Джеймс Уайт - Большая операция

– …И вся история настолько необычна, – неуклюже заключил Конвей. Теперь я почти уверен, что дело с Митболом не имеет никакого отношения к проблеме Маннона, если только…

– Конвей! – резко перебил его О'Мара. – Вы крайне возбуждены и ходите кругами! Вы должны понимать, что, если два необычных явления отделены друг от друга небольшим отрезком времени, то вероятность того, что они вызваны одной и той же причиной весьма велика. Меня не слишком обеспокоит, если ваша теория окажется до крайности нелепой – в конце концов, вы пришли к ней не формальным, но логическим путем, – но меня очень беспокоит ваше полное нежелание думать. Быть неправым, доктор, бесконечно предпочтительней, чем быть глупцом.

В течение нескольких секунд Конвей тяжело сопел носом, пытаясь обуздать свой гнев, чтобы иметь возможность ответить. Но О'Мара облегчил его задачу, незамедлительно дав отбой.

– Он был не очень вежлив с вами, друг Конвей, – констатировал Приликла. – К концу он был прямо-таки совсем невежлив. Это важное подтверждение его истинного к вам отношения этим утром…

Конвей против собственной воли расхохотался:

– В один прекрасный день, доктор, вы забудете кому-нибудь сказать что-то приятное, и тогда в этом Госпитале все попадают замертво.

Самым паршивым во всей этой истории было то, что они не знали, чего они ищут, а теперь время на поиски было урезано вдвое. Все, что им оставалось делать – это продолжать сбор информации и надеяться, что из этого выйдет какой-нибудь толк. Но даже вопросы, которые они задавали, звучали бессмысленно – вариации на тему: «Было ли за последние дни в ваших действиях или бездействии что-нибудь такое, что вызывало бы подозрение о постороннем влиянии на ваш мозг?» Это были корявые, глупые, почти не имеющие смысла вопросы, но они продолжали их задавать до тех пор, пока тонкие, как карандаш, лапки Приликлы не стали ватными от усталости. Физическая выносливость эмпата была пропорциональна его силе, которая практически отсутствовала, – и он не отправился отдыхать. Конвей упрямо продолжал расспросы, чувствуя, что с каждым часом становится все более усталым, злым и глупым.

Он намеренно избегал встречи с Манноном – сейчас бы это стало только деморализующим фактором.

Он позвонил Скемптону, узнать, нет ли у него доклада корабельного врача с «Декарта». Его нещадно обругали, так как у полковника по графику сейчас была середина ночи. Но Конвей обнаружил, что с тем же запросом к Скемптону уже обращался главный психолог. Причем, О'Мара мотивировал это тем, что предпочитает черпать информацию из официальных документов, а не у предвзято настроенных врачей с их бестелесными страстями. Затем произошла совершенно непредвиденная вещь – все источники информации Конвея неожиданно пересохли.

Очевидно О'Мара провел с операционным персоналом один из периодических тестов, выбрав из него тех, у кого подошли сроки. Но большинство из этих существ были очень полезны, рассказывая Конвею о своих ошибках. Никто не утверждал, что Конвей нарушил конфиденциальность и что-то нашептал О'Маре, но в то же время, если бы даже это соответствовало истине, никто бы ничего вслух все равно не сказал. Конвей чувствовал себя усталым, обескураженным и тупым, но в основном усталым. Однако время приближалось к завтраку и смысла ложиться спать уже не было.

После обхода Конвей сходил на ранний ленч с Приликлой и Манноном, а затем направился вместе с последним в кабинет О'Мары, в то время как эмпат поспешил в операционную для худлариан, чтобы проследить за эмоциональным излучением персонала во время подготовки к работе. Главный психолог выглядел слегка усталым, что было необычно, и был достаточно сварлив, что, как правило, служило хорошим признаком.

– Вы будете ассистировать старшему терапевту Маннону во время операции, доктор?

– Нет, сэр, только наблюдать, – ответил Конвей. – Но внутри операционной. Если начнется что-нибудь интересное, а я буду ассистировать, худларианская мнемограмма может сбить меня с толку, я же хочу быть начеку и…

– Начеку, он говорит! – воскликнул О'Мара уничижительным тоном. – Да вы выглядите так, будто спите прямо на ходу. – Он обратился к Маннону: – Вы почувствуете облегчение, если узнаете, что я тоже начинаю подозревать наличие кое-чего интересного. Но на этот раз я буду следить за ходом операции из наблюдательного купола. А теперь, Маннон, если вы ляжете на кушетку, я лично проведу мнемозапись худларианской пленки…

Маннон сел на край низкой кушетки. Его колени были почти на одном уровне с подбородком, руки полускрещены на груди – вся его поза напоминала человеческий эмбрион. Когда он заговорил, в голосе его звучали отчаяние и мольба.

– Смотрите. Я работал с эмпатами и телепатами много раз. Эмпаты воспринимают, но не передают эмоции, а телепаты могут общаться лишь только с себе подобными – как-то раз они попытались вступить в телепатический контакт со мной, но, кроме легкого почесывания мозгов, я ничего не ощутил. Но в тот день в операционной я владел полным контролем над собственной умственной деятельностью – в этом я абсолютно уверен! Однако все продолжают пытаться доказать мне, что кто-то нематериальный и невидимый, кого нельзя обнаружить, повлиял на мои оценки окружающего. Было бы гораздо проще, если бы вы признали, что тот, кого вы ищете, еще и не существует, но вы все чертовски…

– Извините, – перебил О'Мара, укладывая его на спину и прилаживая тяжелый шлем. Он потратил несколько минут, закрепляя электроды, и включил установку. Глаза Маннона затуманились, и в его мозг потекли мысли и воспоминания одного из величайших физиологов Худлара.

Как раз перед тем, как полностью потерять сознание, он пробормотал:

– Беда моя в том, что независимо от того, что я говорю и делаю, вы верите только хорошему…

Через два часа они стояли посреди операционной. Маннон был облачен в тяжелый операционный скафандр, а Конвей одел более легкий, обеспеченный только гравитационными нейтрализаторами. Гравиплиты под полом создали притяжение в пять «же» – худларианская норма, в то время как давление было лишь немногим выше земного. Низкое давление почти не обеспокоило худлариан, и по сути дела они могли работать без защиты в космическом вакууме. Но если бы что-нибудь пошло катастрофически неверно и пациенту потребовалось полное давление атмосферы родной планеты, Конвею пришлось бы поспешно ретироваться. У него была прямая связь с Приликлой и О'Марой, которые находились в обсервационном куполе, и независимый канал связи с Манноном и операционной бригадой.

Неожиданно в его наушниках проскрипел голос О'Мары:

– Доктор, Приликла воспринимает эмоциональное эхо, а также излучение, указывающее на допущенные мелкие ошибки, – легкая степень беспокойства и замешательства.