Георгий Вирен - Искатель. 1961-1991. Выпуск 4

Никто ещё не ходил по улице, только кошачий след тянулся с краю.

— Эй ты, салям — алейкум, зиму проспишь! — закричал Матвей, стуча кулаком в дверь. Послышалось шарканье, стук запора, дверь отворилась, и появился Ренат в ватнике на голое тело.

— Заходи, заходи, — восторженно сказал он и побежал обратно. — Ты вот как раз вовремя, заходи, — крикнул уже из комнаты. — Иди — ка сюда, послушай, как интересно…

Матвей плюхнулся на продавленный диван, а Ренат, сидя на колченогом стуле напротив, уже настраивал гитару.

— Хорошо живёшь — песни с утра…

— Ты погоди! Вот послушай — только внимательно…

Ренат, как слепой акын, запрокинул голову и запел медленно и монотонно, растягивая слова, рокочущим басом, какой появлялся у него только при пении.

— Понедельник, понедельник, понедельник дорогой…

При первых словах Матвей скривился, как от боли, но быстро взял себя в руки и опустил лицо, стал глядеть в пол. Ренат этого не заметил.

— А теперь скажи, — торжествуя, продолжил Ренат, — когда это написано?

— Лет пятнадцать назад, может, больше, — мрачно ответил Матвей.

— Я не про то! — отмахнулся Ренат. — В какой день недели, в какую погоду?

— Шут его знает, — пожал плечами Матвей. — В понедельник, наверное… с утра…

— Вот! И я так думал! Но это чушь! Стихотворение написано в воскресенье, поздно вечером, даже ночью! То есть написано оно могло быть хоть в среду, по настроению — в воскресенье ночью. В дождь! И ветер резкий, осенний! Листья не осыпаются — их срывает, несёт, они липнут к заборам, к пороге, к деревьям. А вечером, только что, было тягостное, долгое выяснение отношений с этой женщиной, мучительное объяснение, не первое уже, понимаешь? И тогда ночью — мольба о понедельнике! Обращение в будущее: пусть будет непогода, пусть холод, но пусть — покой! Мольба о покое, понимаешь?

— Вроде так…

— Только так и именно так!

— Ну а что потом?

— Потом — суп с котом, — чуть — чуть обиделся Ренат. Это для меня важно, подтверждает мою мысль. Попросту говоря, эмоциональный эффект достигается симультанно со сдвигом по временной координате.

— Действительно просто, как я, дурак, не догадался? — Матвей наконец улыбнулся. — Обычный сдвиг по координате.

— Вот ты смеёшься, а это чрезвычайно интересно!

— Кто спорит, — Матвей встал и, взял Рената за плечо. — Пошли ко мне завтракать, а то загнёшься без жратвы, симультанный ты мой.

Ренат хотел пойти, как сидел — в ватнике на голое тело, но Матвей удержал его.

— Очнись, салям — алейкум, зима на дворе!

— Неужели? — Ренат подслеповато глянул за окно. — И правда — бело…

На улице он всё приглядывался к снегу, вдруг заметил следы и обрадованно закричал:

И счастливо засмеялся, сморщив плоский носик. Глядя на него, Матвей заставил себя тоже засмеяться, а Карат, услышав голоса, загавкал, тут же раздался близкий вороний грай, и первая зимняя тишина заходила ходуном, рухнула, рассыпалась, и вот так они вошли в новое время года.

— Товарищи, она действительно чудеса творит, то есть без всякого преувеличения. — Семён вытер потный лоб и расстегнул воротник под галстуком.

— Что это ты, Сеня, вроде нервничаешь? — подозрительно сказал Костя.

— Ну при чём тут, при чём? — Семён ослабил галстук и укоризненно покачал головой.

Академик глубоко вздохнул и вяло откинулся в кресле.

— Хорошо, Семён Борисович, давайте её.

Семён открыл дверь и крикнул в коридор:

— Антонина Романовна, заходите, пожалуйста.

Круглолицая женщина в тёмном платке, мужском пиджаке и длинной серой юбке, в сапогах, как вошла, сразу встала у порога и опасливо оглядела кабинет, полный стеклянных шкафов с ретортами, пробирками и какими — то блестящими металлическими инструментами, какие у зубных врачей бывают. Женщина остановила взгляд па академике и его помощнике, сидевших за длинным столом, и поклонилась.

— Здравствуйте вам.

— Проходите, Антонина Романовна. — Семён легонько подтолкнул её к столу.

Женщине можно было дать и сорок лет, и шестьдесят. Она села, сжав колени, и стала теребить край пиджака.

— Ну, голубушка, расскажите о себе, — сказал академик и вдруг старчески трогательно улыбнулся.

— Чего сказывать — то, — ответила похожей улыбкой женщина, — из Семиряевки мы.

— А где трудитесь, кем?

— В совхозе у нас, скотницей, — она поправила платок и добавила: Имени Семнадцатого съезда совхоз. Речицкого района.

— Ну так, голубушка, покажите нам что — нибудь из своих умений. Академик вынул из наружного кармана пиджака очки и положил их на середину стола.

— Двигать, что ль? — опасливо спросила Антонина Романовна, кивнув на очки.

— Если сможете, — осторожно ответил академик.

— Не, очки не буду, жалко…

— А почему? — удивился он.

— Вещь нужная, а разобьются, — смущённо пояснила женщина. — Я ж как двину, они и полетят… вона… в угол, — показала она в дальний конец комнаты.

— А потише не получится? — иронично спросил Костя.

— Нет, никак не получится, — решительно сказала Антонина Романовна. А потом у меня на них злости нету, от очков польза людям… Людям, поправилась опять смущённо.

— А вы обязательно должны разозлиться? — заинтересовался академик.

— Ага, — виновато кивнула женщина. — Лучше всего — если по — настоящему. Но можно и так… невзаправду. Чтоб подумать — мол, ах ты, зараза этакая, пошла с моих глаз… Ну и тогда выходит. А лучше взаправду. О прошлом годе у нас дожди были, а асфальт эвон когда проложить обещались, ещё при Хрущёве, а всё нету его, асфальту, вот и застряла машина. С картошкой машина — то. Витьки моего, старшего. Он и так непутёвый, а тут ещё скажут — мол, все люди ездиют, а тебя, косорукого, тягачом выволакивать надо. Такое меня зло взяло — я как глянула, так её будто танком потащило — метров на десять, — Антонина Романовна засмеялась и сразу прикрыла рот ладошкой.

— Ну хорошо, хорошо, Антонина Романовна, давайте всё же попробуем… ну вот, хотя бы сей предмет, — академик поднял с пола на стол пузатый портфель. — Тут ничего нет бьющегося, не бойтесь.

— Портфель? — как будто у самой себя спросила женщина и опустила глаза. — Это ладно, это можно…

Она резко подняла лицо, из её глаз полыхнула такая ненависть, что Костя, как будто задетый взрывной волной, отшатнулся на стуле, чуть не упал. Та же волна приподняла портфель над столом, перевернула и сильно отбросила метров на пять. Он ударился в стеклянный шкаф, тот зашатался, задребезжал, но устоял. Антонина Романовна тут же вскочила и побежала поднимать портфель, бережно отряхнула его и поставила обратно.