Пол Ди Филиппо - Странные занятия

Мы сели за тот же столик, за которым я вел так растревоживший меня разговор с Дитериджем. Разумеется, я не мог их не сравнивать. При тех же габаритах, что и у шефа службы безопасности, Бловельт был губчатым, аморфным существом, лишь маскирующимся под человека. В пропотевшем теннисном костюме он походил на восковую куклу, которую забыли на солнце. Я знал, что без труда получу от него нужные сведения.

— Хенрик, — начал я, — мне нужна ваша помощь. — Вид у него стал польщенный. — Вы же понимаете, я немало вложил в этого музыканта. Он полезен для бизнеса, и я не хочу, чтобы с ним что-нибудь случилось.

Я не сомневался, что торгашеский цинизм придется Бловельту по душе. И его циничная улыбка это подтвердила.

— Поэтому, — продолжал я, — мне нужно побольше узнать про Кристину и ее с ним отношения. В конце концов, мы же не хотим, чтобы ее отец устраивал сцены, верно? Кстати, а как вышло, что он не знает о происходящем?

Бловельт отхлебнул своего ликера.

— Старик Коос считает, что я все еще хожу по пятам за его дочкой. Он тут ни с кем не общается… С чего бы? Ведь на его взгляд, все американцы щенки да молокососы. А я не собираюсь раскрывать ему глаза, что его девочка встречается с Шарлеманем. Во всяком случае, пока Кристина не скупится на денежки.

— А Кристина из тех, кто способен быстро привязаться?

Бловельт нахмурился, будто я попал в больное место.

— На мой взгляд, нет. Между нами никогда ничего не было. С самой аварии Кристина уже не та.

— Аварии?

— Еще в Трансваале. Однажды ночью на шоссе между Йоханнесбургом и Преторией она въехала прямо в глупого каффира и его коров, которые как раз переходили дорогу. Ее «мерседес» трижды перекувырнулся. Глупого чернокожего, конечно, убило на месте. Кристина получила серьезную травму головы. Обратили внимание на ее волосы?

— Белые и тонкие, кажется.

— Такие отросли после того, как перед операцией ей обрили голову. Раньше были черные как ночь. В точности как у матери. А завитая челка? Это чтобы скрыть шрам на лбу. Замечали когда-нибудь, что плавает она всегда в шапочке? Она очень стесняется шрама.

— Сейчас она кажется вполне нормальной. Как вылечили ее травмы?

Бловельт небрежно повел рукой, будто отмахивался, как от пустяков, от всего, что не понимал сам.

— Какая-то пересадка тканей мозга. Самое новое на тот момент. Господи, у нас тогда были чертовски умные люди. До тяжелых времен. Но и они не смогли остановить черных сволочей, верно? Даже атомные бомбы на Кейптаун их не удержали.

Допив ликер, он встал. Я задумался об обретшем плоть прошлом Кристины.

— Значит, вам кажется, это любовь? — спросил я.

Бловельт пожал плечами:

— Любовь к себе — да. К этому музыкантишке — едва ли.

На том он ушел.

Оставшись один, я залез в медицинские базы данных: мне стало любопытно, как же излечили, по всей видимости, обширную черепно-мозговую травму Кристины.

Оказывается, единственным веществом, которое не отторгает организм, которое можно пересадить, чтобы оно адаптировалось и росло в мозгу взрослого, восстанавливая утраченные участки, были ткани эмбрионов. Однако этично выращивать их «в пробирке» еще не научились, поэтому на Западе такие трансплантации не пропагандировали.

В старой Южной Африке было полно эмбрионов — отданных беременными «донорами» из трущоб Совето или еще откуда-нибудь.

Больницы, в которых проводили подобные операции, подожгли во время войны первыми. А потом разнесли по одному обгорелому кирпичику за другим.

В первый раз Чарли и Кристина исчезли всего на три дня, и я не встревожился. Я, никогда не покидавший стены «La Pomme», как никто другой знал, насколько тесными и отупляющими могут стать Геспериды. Я решил, что они наконец ощутили потребность испытать свои чувства в ином окружении. Таков, во всяком случае, мог быть мотив Чарли. Что именно руководило Кристиной, я не взялся бы даже гадать.

Как бы то ни было, моя реакция была простой и сдержанной. Я повесил записку об отсутствии Чарли, делая вид перед завсегдатаями, что оно запланированное, и связался с материковым агентством, которое попросил прислать мне на несколько дней замену. Наверное, их певица была довольно талантливой — просто ей не хватало гениальности Чарли.

И только во время ее первого номера, стоя у стены в странно изменившемся и поблекшем клубе, я понял, какую свежесть принес Малыш в наш искусственный рай. Прибудь он в то утро верхом на дельфине и с лирой под мышкой, его появление не было бы более удивительным или более чреватым последствиями.

Ответ на свои праздные вопросы, как Кристине удалось столь надолго ускользнуть из-под собственнической опеки отца, я получил, когда мельница слухов перемолола и выдала информацию о местопребывании Хенрика Бловельта. Он зафрахтовал небольшую лодку, загрузил в нее персиковый ликер и двух женщин и в тот день, когда Кристина и Чарли уехали, встал на якорь в Осетровой бухте. По всей видимости, Коос ван Стааден считал, что Бловельт и Кристина отправились на прогулку под парусом.

У гром четвертого дня мне позвонил Хайме Ибаррондо — владелец единственного на Гесперидах отеля. Его плавающее на экране голопроектора лицо показалось мне видением в колодце Дельфийского оракула, когда он сказал, что вчера после полуночи Чарли вернулся в свой номер. Поблагодарив, я разорвал связь.

Я сдерживался до тех пор, пока вечером Чарли не пришел в клуб. Даже дал ему добраться до гримерной — и лишь потом сам направился туда.

Он сидел на диване, баюкая свой музцентр. Мелодию я узнал сразу: «Тщетные усилия любви» «БиТЛлз». Чарли запрограммировал, чтобы ударные звучали в точности как у Ринго, в то время как сам играл партию Джулиана Леннона.

Меня потрясла перемена в его лице. Неподдающееся определению нечто его оставило — может, просто исчез ореол неуязвимой юности. Вокруг лазурных глаз залегли морщинки. Губы у него были плотно сжаты.

Наконец он поднял на меня глаза. Нервно отбросил назад черные волосы, выключил инструмент и откинулся на спинку.

— Привет, — сказал я.

— Привет, — ответил он.

Воспроизведя начало нашего первого разговора, мы остановились.

— Рад, что ты вернулся.

Он улыбнулся. Всего на пятьдесят ватт.

— Где ты был?

— На Юге.

Я подождал, но ничего больше не последовало.

— Ладно, — сказал я. — Как по-твоему, есть силы сегодня играть?

— Конечно, — кивнул он. — Конечно.

Больше сказать как будто было нечего, поэтому я уже отвернулся, собираясь уходить. И, краем глаза уловив движение за спиной, оглянулся.

Его правая рука легла (думаю, автоматически) на шрам поперек горла. Внезапно мне подумалось, что выглядит он так, будто кто-то затянул у него на шее кусок колючей проволоки и она ушла под кожу. Жизнь в анархичном Мехико-Сити была сущим хаосом, пока не пришли силы ООН. Мне вспомнился спрятанный шрам Кристины и мои — невидимые. Меня посетило жгучее, безвременное прозрение: мы трое связаны в единое искалеченное существо.