Пол Ди Филиппо - Странные занятия

Надменные стрелки часов стали на половину второго. Первый, кто заговорил, обратился не столько к товарищам, сколько к воздуху перед собой.

— Я слышал, новая фабрика почти закончена.

Особая — ни с чем не перепутаешь — интонация отличала Фабрику от фабрики. Первое относилось, разумеется, ко всему громадному многоцеховому комплексу, который, покрывая около пяти миль, тянулся с северного края Долины почти на три четверти ее длины к югу. К тому же Фабрика с большой буквы означала больше, чем просто строение с его содержимым. Она подразумевала общность, охватывающую всех в Долине, таинственное и загадочное нечто, большее, чем отдельный человек, и заслуживающее безграничной преданности. То, что в конечном итоге тянулось к звездам.

Произносимое более фамильярно и без такого уважения слово «фабрика» с маленькой буквы употреблялось в буквальном значении, то есть относилось к отдельному производству, из совокупности которых состояла Фабрика. Каждая фабрика с маленькой буквы была скоплением людей и станков, превращающих сырой люксар в готовую ткань. Этой фабрике проявляли верность более приземленную, гордились ее способностью превзойти остальных по количеству и качеству производимого, собрать команду для игры в мяч, которая выиграет на ежегодном чемпионате. Каждая фабрика была приблизительно на двадцать лет старше той, что примыкала к ней с юга.

Фабрика Чарли не была ни самой старой, ни самой молодой, так как располагалась приблизительно в середине комплекса. Самая молодая еще строилась. От самой старой остались лишь нагромождение обгоревших, заросших ежевикой балок и обломки труб, по которым в начале своего укрощенного бега по туннелям под Фабрикой стремила воды Суолебурн. Она сгорела задолго до появления на свет Чарли, когда фабрик тут было только три. Сейчас их пятнадцать. «Много фабрик нужно, чтобы сделать Фабрику», — часто говаривали, желая показать, что за единым фасадом скрывается множество.

— Ага, я тоже слышал, — сказал другой. — Все мы знаем, что это значит. Новый приток болванов-фермеров, которые ищут легкой жизни. Вероятно, несколько белоручек, которых выгнали из города за то, что бегали не за теми юбками. Пару-тройку следопытов, которые слишком стары, чтобы заниматься своим делом. Но они скоро научатся. Все со временем привыкают к жизни Фабрики. Наши отцы тоже когда-то были деревенщиной.

Собравшиеся в ответ покивали. Они знали, что через десяток-другой лет новичков уже будет не отличить от тех, кто всю жизнь прожил в Долине — разве что, может, легкий акцент останется.

— В играх они поначалу нам угрозой не будут, — сказал первый. — Особенно «Синим дьяволам».

При упоминании родной команды все заулыбались, мысленно рисуя себе потную исступленную радость летних игр в сумерках, пассов и ударов ногой по покрытому шрамами швов, приносящему удачу кожаному мечу, пока сами луна и звезды не соблазнятся тоже стать зрителями. Тут показалось, что разговор и дальше будет вращаться вокруг приближающегося игрового сезона. Но отец Чарли, который при первом упоминании о новой фабрике, нахмурясь, уставился в маслянистую грязь, увел беседу в новое русло:

— И зачем, скажите на милость, нам вообще нужна новая фабрика?

Все взгляды обратились на Кэйрнкросса. Чарли занервничал, заволновался, хотел вступиться за отца — в голове у него все спуталось.

— Разве жизнь у нас и без того не тяжелая? — продолжал Кэйрнкросс-старший. — Мы ведь стараемся производить лучший товар, чтобы получить от Фактора больше золота, которое гарантировало бы честную долю каждому рабочему, достаточно, чтобы продержаться год до следующего визита его светлости Большого Босса? — Кэйрнкросс остановился перевести дух, буравя взглядом товарищей, основательно напуганных сарказмом в адрес Фактора. — А теперь появятся новые конкуренты, новые рты, с которыми придется делиться щедротами Фактора. Если Фактор не увеличит число ярдов, которые готов купить, то к тому времени, когда новая фабрика выйдет на полную мощность, мы все душу прозакладываем в лавке компании.

— Фактор знает, что делает, Роджер, — ответил ему старик. Тут Кэйрнкросс-старший пробормотал что-то себе под нос, что расслышал как будто только Чарли: «Он всего лишь человек». — Почти двадцать лет назад он велел начать строить новую фабрику. Он должен знать рынок, на котором продает люксар — там, среди звезд. Может, он предвидит увеличение спроса, и ему нужно больше товара. Ты слишком молод, но я еще помню, как запустили прошлую фабрику. Почти сорок лет назад это было. И тогда люди говорили тоже самое. Посмотри, мы все еще неплохо зарабатываем.

Кэйрнкросс сплюнул.

— Ага, неплохо. Если, конечно, считать справедливым, что мужчина и его сыновья работают до седьмого пота, а их заработка хватает лишь на то, чтобы протянуть до смерти — а умираем-то мы по большей части молодыми, и времени и сил ни на что, кроме игры в мяч, не остается. Подумай, что мог бы Фактор сделать для нас и нашей планеты, если бы захотел…

На это мужчины рассмеялись. Чарли поморщился — ему было обидно за отца.

— Конечно, — сказал один, — он может сделать нас бессмертным, как он сам, и чтобы мы целый день летали по воздуху и питались лунным светом, и высчитывали, сколько ангелов парят между землей и звездами. Хватит молоть чушь, Роджер. Любому мужчине достаточно изготовлять ткань, растить детей да сражаться на игровом поле. Вот такая жизнь по нам, это тебе не какая-нибудь эфемерная мечта.

Кэйрнкросс-старший как будто хотел продолжить, но, чувствуя, что общее настроение обратилось против него, встал, повернулся и широким шагом ушел назад на фабрику. После его ухода шутки об игре в мяч звучали приглушенно и натянуто, сумасбродные слова Кэйрнкросса лишили их соли и радости, и мужчины вскоре зашаркали назад на фабрику — впервые! — за несколько минут до того, как колокольный звон возвестил конец перерыва. — Оставшись одни, мальчишки еще постояли среди скамеек, рассеянно царапая перочинными ножиками растрескавшиеся от непогоды серые доски или поддавая носком маслянистые комья земли. Размолвка отцов, казалось, коснулась и их. Кое-кто с любопытством, но без обвинения поглядывал на Чарли, будто он мог объяснить или оправдать неуместную вспышку отца.

Ничего такого Чарли не мог. Доводы отца слишком смутили его, чтобы пытаться их истолковывать. Он никогда не замечал, чтобы отец так вел себя или излагал столь крамольные мысли — хотя, конечно, случалось, что отец бывал угрюмо замкнут или взрывчато обидчив (а с чьим отцом так не бывает?), — и спросил себя, а не связано ли необычное настроение отца с его собственным скорым поступлением на Фабрику. Взгляды мальчишек Чарли встречал храбро (толика восторга от покорения кирпичной горы еще пронизывала его и укрывала броней), и вскоре они отводили глаза. Вскоре к ним вернулась природная жизнерадостность, и они наперегонки понеслись через луг домой, к шумным предвечерним забавам.