Алексей Гребенников - Третий экипаж (сборник)

«Думаю, что у вас тоже, наверное, есть новости для меня».

Учитель согласно кивнул. Горестно и согласно кивнул:

«Какую хочешь узнать п-п-первой?»

«Лучше хорошую».

«Тогда с нее и начну. – Учитель горестно покачал головой. – Съевший книгу должен п-п-преисполниться мудрости». – «Учитель, вы знаете, я не могу питаться бумагой!» – «Весной можно питаться всем, что п-п-попадет на зуб. К тому же это хоть и серая, но рисовая бумага». – «Я и рисовой не могу. У меня желудок другой». – «А что ты еще о себе знаешь?» – «Совсем ничего особенного». – «Тогда кто сделал такое?» – «Может, враги?» – «У меня нет врагов». – «Может, завистники? – «У меня нет завистников».

«Тогда не знаю, – признался Киш. – Может, вам повторить сочинение?

«О, Киш! Разве можно п-п-повторить историю всего мира? – Учитель Анну ошеломленно уставился на Киша, седые усы шевелились. – Ты не можешь вспомнить историю только одной своей собственной жизни, как же я повторю историю всего нашего мира? – Он застонал. – Т-т-такая работа делается веками. Еще три-четыре века, и народ Аху имел бы книгу, по которой можно учиться. Совесть неизменна, Киш. Существа убивают и спасают, разрушают и строят, а совесть подсказывает им, что делается правильно, а что делается неправильно. – Он прикрыл мутные глаза. – Я сделал б-б-большую ошибку, Киш: не надо было писать на сладкой рисовой бумаге. У совести свои законы. Я выслушивал каждого, кто приходил ко мне. Горе и радость, обман и дружеские советы. Ни один серый сарафанчик не миновал моей библиотеки, все новости сходились на мне. И ты часто сидел рядом. И т-т-ты впитывал мою мудрость. Когда-то мышь по имени Маллуха, потерявшая своих детей, выкормила тебя. Ты сам говорил, что тебе снится только тучная грудь Маллухи, больше ничего. А почему тебе другое не снится? – Он сурово уставился на Киша. – Мы выкормили тебя, мы внушили тебе, что мир обязательно должен быть низким и сумеречным, что подземных камер и переходов в Большой норе должно быть неисчислимо много, а ягоды и грибы бесконечно вкусные. Что тебе еще снится, Киш?» – «Зверь Келилгу снится». – «Это твои страхи, Киш». – «Еще звездное небо снится». – «А это твои надежды, Киш».

Учитель Анну безнадежно опустил голову. В темноте за полуприкрытой дверью тихонько ахнула его дочь – может, укололась об острую соломинку, может, страшно стало. Учитель стоял перед Кишем, в руках – обрывки изгрызенной книги.

«Я проверю каждого, Киш. Сам п-п-осмотри на эти обрывки. Возьми, возьми их в руки, не бойся. Пусть твоя рука не дрожит, – он уставился на руку Киша, но она не дрожала. – Теперь всем жителям страны Аху, Киш, я буду задавать хитрые вопросы. Если кто-то начнет увиливать от правильных ответов о небесной механике или о корнях любви к ближнему, такого схватят. Если увижу в глазах понимание того, о чем я писал в своей «Книге совести», такого тоже схватят. Тот, кто съел мою книгу, должен понимать многое. Ты как думаешь?»

«Я никак не думаю».

«Значит, готов к плохой новости?»

Киш подумал и кивнул. Такой день: новости, в основном, плохие.

«Так вот, Киш. На время проверки ты изгоняешься из Большой норы. Может, последствия от съеденной «Книги совести» проявляются в живом существе не сразу, так что, мы не хотим кормить возможного преступника. Через полгода тебя найдут и приведут сюда. И если в твоих глазах я увижу понимание сложных превращений одного вещества в другое или понимание причины, по которой стоит сунуть невинного старого хранителя в развилку сухого корня, тебя схватят. Может, к тому времени окажется, что все невиновны, а только ты начал многое понимать про всё живое и неживое, невообразимо много стал понимать, Киш, тогда тебя схватят. Так не бывает, чтобы кто-то совсем ничего не помнил, что с ним происходило год или десять лет назад. Старому Аппу было много лет, больше, чем мне. Он понимал мир больше на ощупь. Но даже старый Аппу любил рассказывать о том, как в пору его юности приходили с юга большие звери и вытаптывали тундру. А с запада появлялись Дети мертвецов и съедали даже тех, кто считал такие поступки правильными. А с севера приплывали сумеречные ламуты. Всякое бывало. Так что уходи, Киш». – «А куда мне идти, Учитель?» – «Тебя нашли недалеко от Столба. Видишь, как я много помню. Мышь Маллуха выкормила тебя как своего ребенка. Мы могли стать тебе братьями и отцами по материнскому молоку, но ты не рассказываешь нам снов». – «Зачем к Столбу? Там сейчас холодно». – «Тебя нашли у Столба. И тоже не летом». – «Но к Столбу, говорят, движутся сейчас Дети мертвецов». – «Ну и что? Они всегда движутся. Иди, Киш. П-п-роверь себя. Если это ты съел «Книгу совести», может, спасешься. А если ты не ел книгу, мы не убьем тебя».

И горестно кивнул:

«Уходи».

Киш вышел из Большой норы.

Было сумеречно и снежно, но его узнали.

Бабы-мыши оставили каменные сечки, которыми на пороге рубили сырую березовую кору. Одна подняла голову, крикнула весело: «Киш, оставь моему мужу ремень!» Считала, наверное, что Киш не убивал Аппу и не съедал «Книгу совести», значит, умрет, не вернется. Теплая дочь Учителя выбежала на порог, сконфуженно отвернулась, сомневалась – ждать Киша обратно или он уже никогда не вернется? Мышата в замшевых футболках с изображением Учителя на груди оторвались от учебной мышеловки, в которой валялась подделка под вкусный сыр; это помощник Учителя проводил урок по бесплатным приманкам.

Слухи о неожиданных бедах, свалившихся на Большую нору, многих вывели наружу.

«Оттаяли», – подумал Киш.

Он никого не боялся, нежный запах снега, чистых пространств звал куда-то. Вдохнул вкусный воздух. Ледяной снежок, пущенный кем-то из детей, попал Кишу в голову, но он только улыбнулся.

Оставляя неровную цепочку следов, двинулся в сторону теплого озера.

Зимняя ночь еще не растаяла. Полярный день как начался, так и кончился.

Под зелеными и красными лентами северного сияния бесконечный снег красиво вспыхивал. И слева, и справа. И впереди. Чудесные огоньки рождали в груди Киша сладкое беспокойство. Бархатное бедро… Нет, нет, не теплая дочь Учителя… С молоком доброй мыши Маллухи Киш впитал страсть к огромному снежному спокойствию страны Аху.

Тундра бесконечна. По тундре можно кочевать месяцами.

Когда вдали возникли какие-то темные очертания, Киш перешел на бег.

Тренированные ноги легко несли сильное, стосковавшееся по движению тело.

Киш ничего такого не думал, но неопределенные очертания скоро определились: посреди тундры стояла ураса. Жерди черным веером красиво торчали над дымовым отверстием, ровдужные стены выбелил иней. Подумал: молодая, красивая в урасе живет. Сладкое беспокойство поднялось до сердца. По-новому увидел в небе звезды – зеленые и алые переливы. Почти вспомнил давно забытое. Боясь испугать молодую, красивую, ловко влез на урасу. Сердце колотилось. Мучительно сдерживал дыхание. Прильнул к дымовому отверстию.