Ричард Матесон - «Если», 1995 № 06

Призраки растворились в воздухе, оставив людей над темной бездонной пустотой, из которой уже выбрались и Земля, и Луна.

— Последний вопрос, господин Ольми, и на этом мы закончим разговор. Если неогешели добьются… если им удастся склонить Гекзамон к открытию Пути, появятся ли у нас ресурсы, чтобы поддерживать Землю на нынешнем экономическом уровне?

— Нет, господин президент. Успешное открытие Пути надолго заморозит реабилитационные проекты, по крайней мере, самые крупные.

— Мы уже ощущаем нехватку ресурсов, не правда ли? Хоть и боимся это признать. Кроме того, среди землян есть люди — Мишини, например, — которые верят, что открытие принесет выгоду всем. — Президент покачал головой, а затем изобразил пикт сокрушенности и символ крайней глупости — человека, оттачивающего чересчур длинный меч.

— Я глубоко убежден, что мы должны приспособиться к нынешним обстоятельствам и жить спокойно, — сказал Фаррен Сайлиом. — Но, увы, моя власть небезгранична. Очень многие из наших граждан испытывают острую тоску по родине. Представляете себе? Даже я. А ведь я — один из тех смутьянов, что поддерживали Розен Гарднер и добивались возвращения на Землю. Тогда нам казалось, что Земля — наш истинный дом, хотя никто из выживших в Пути не бывал на ней ни разу. Подумать только, до чего же сложное у нас общество, но как при этом иррациональны и бесформенны его глубинные эмоции и мотивации! Может быть, все дело в плохом качестве тальзита [6] Наркотик, который сглаживает память, блокируя в подсознании доступ к беспокоящим воспоминаниям. ?

Ответом ему была уклончивая улыбка. Президентские плечи поникли. Он с видимым усилием вновь сделал их квадратными.

— Да, нам не мешает отвыкнуть от этих роскошеств. Раньше люди не пользовались тальзитом. — Он двинулся к краю платформы так осторожно, будто хотел обойти по нему пропасть, в которой снова появилась Земля. — Скажите, на планете заметна деятельность неогешелей? Я не имею в виду старотуземцев вроде Мишини.

— Нет, господин президент. Похоже, они твердо настроились не замечать Землю.

— Вот уж чего не ожидал от наших визионеров… Они еще пожалеют, что проглядели этот источник политических выгод. Неужели они возомнили, что такое дело, как открытие Пути, можно провернуть без согласия землян? Между прочим, что творится на Пухе Чертополоха?

— Борьба пока ведется в открытую. Я не заметил признаков подрывной деятельности.

— М-да, как сложно в моем положении поддерживать равновесие, сколько фракций приходится сталкивать лбами… Я знаю: мне не век сидеть в президентском кресле. Я не мастак скрывать свои убеждения, и вообще, в наше время такие убеждения скрыть непросто. С идеей открытия Пути я борюсь вот уже три года. Она не умрет, но и до добра не доведет, уж поверьте. К дому возврата нет. Особенно когда не знаешь, где твой дом. Тяжелые времена… Дефицит, усталость общества. Знаю, когда-нибудь мы откроем Путь. Но не сейчас! Прежде доделаем начатое на Земле. — Фаррен Сайлиом чуть ли не с мольбой посмотрел на Ольми. — Боюсь, любопытства у меня не меньше, чем у сенатора Тикка. Что вы думаете насчет Пути?

Ольми едва заметно покачал головой.

— Я настроился прожить без него, господин президент.

— Но ведь рано или поздно вы не сможете обновлять части тела… Или дефицит уже ощущается?

— Уже, — подтвердил Ольми.

— И что же, добровольно уйдете в городскую память?

— Или умру, — улыбнулся Ольми. — Но до этого еще не один год.

— Вы очень много лет прослужили Гекзамону, господин Ольми, и всегда оставались загадкой. К такому выводу я пришел, изучив ваш послужной список. Что ж, отставка так отставка, не буду отговаривать… Но скажите в двух словах: что может произойти, если мы откроем Путь? Ведь вы занимаетесь этой проблемой, не правда ли?

Секунду-другую Ольми молчал. Судя по всему, президент знал больше о его новом поприще, чем хотелось бы.

— Господин президент, нельзя исключить, что Путь снова оккупировали ярты [7] Чуждая землянам раса, с которой они встретились в момент Пути. .

— Вы совершенно правы. Наши горячие неогешели склонны недооценивать эту возможность. В отличие от меня. — Фаррен Сайлиом устремил на Ольми пристальный взгляд, затем обернулся и легонько постучал кулаком по перилам. — Официально я освобождаю вас от служебных обязанностей. Неофициально — рекомендую продолжать ваши исследования.

Ольми выразил пиктом согласие.

— Благодарю за работу на Земле. Если у вас появятся новые соображения, поставьте меня в известность любым способом. Мы высоко ценим ваше мнение, хотя вы, похоже, считаете иначе.

Ольми покинул платформу, когда в поле зрения опять появилась Земля — вечное бремя на душе, дом, от которого он отвык и который отвык от него: символ боли и торжества, крушения и новых надежд.

До семи лет Рита Береника Васкайза росла, как дичок, на побережье близ древнего порта Линдоса. Солнце и море были девочке няньками, а отец с матерью научили ее лишь тому, что ей самой хотелось узнать, то есть довольно многому.

Среди истертой позолоты зубчатых стен, колонн и ступеней заброшенного акрополя бронзовокожая глазастая босоножка была как юркая рыбешка в воде.

В седьмой день рождения Риты мать Береника перевезла ее с Линдоса на Родос. Главный город родного острова запомнился девочке разве что внушительным бронзовым колоссом, отлитым и установленным заново четыреста лет назад и за эти годы лишившимся одной руки целиком, а другой — по локоть.

Мать Риты — стройная женщина с рыжевато-каштановыми кудрями и большими, как у дочери, глазами — провела ее по городу к белому строению из кирпича, камня и алебастра, дому академейского дидаскалоса первого уровня, специалиста по обучению детей. Одна-одинешенька стояла Рита перед дидаскалосом в залитом теплым солнцем экзаменационном зале, стояла босая, одетая в простую белую рубашку и отвечала на нехитрые вопросы. Если учитывать, что ее бабушка основала Академейю Гипатейю, экзамен был формальностью, однако формальностью важной.

В ту поездку они не навестили софе [8] Греч., искаж. — мудрая, наставница. (Прим. перев.). — она хворала. Поговаривали, что она при смерти, но через два месяца все обошлось. Маленькая Рита не приняла этого близко к сердцу, она почти ничего не знала о бабушке, да и видела ее всего один раз, в младенческие пять лет.

В девятое лето бабушка позвала ее на Родос — погостить перед началом занятий. Анахоретку-софе многие почитали как богиню, чему немало способствовали ее таинственное появление в Ойкумене и богатая легендарными событиями жизнь. Рита не знала, как относиться к ней, — слова отца и матери кое в чем удивительно расходились с мнением линдосцев.