Елизавета Манова - Дорога в Сообитание

- Я своих сразу повела к Орринде. Понимаешь, Норт, Капитан в этот раз был прав. Без верхних крепостей мы бы Регонду не удержали.

- Ага! Отстоял страну до последнего дома! - хотел сказать кое-что покрепче, но глянул за плечо - на Илейну - и прикусил язык. Элура засмеялась тихонько. Такое мучительное облегчение: часть тяжести вдруг свалилась с души, и теперь я сумею снести эту ношу.

Быстрый понимающий взгляд - и Норт говорит о другом:

- Я и не понял, что там у вас было. Сперва куча, ну все, думаю, приехали - а вдруг никого.

- Ортан. Сорвался и всех раскидал, как сугроб перед домом.

Теперь смеется он. Запрокинул голову и хохочет, как мальчишка:

- А ты боялась! Что я, дурак, с колдунами драться?

Радостный белогривый полет Тарона - яростно-синий, яростно-белый, звонкий, гремящий. Праздничная пестрота полосатых скал, сочная зелень далекого леса - и ожидание. Я не знаю, чего я жду. Это идет не извне, а из меня самого: странное, трепетное ожидание. Словно вся прежняя жизнь ничего не значит, словно вся она была только затем, чтобы оно пришло неизведанное, то, что должно случиться...

Фоил напрягся, застыл в непонятном испуге. Мысль, не ложащаяся в слова. Пестрый бессвязный поток. Спутанные разноцветные тени Трехлунья. Вопли дерущихся этэи, пена, ярость, кровь на белом песке... _Э_т_о_?

Онои, ты не возьмешь ее в Трехлунье!

Онои, не веди их в Мир, ты умрешь!

Онои, я боюсь!..

Перед рассветом, когда спала вода, мы переправились через Тарон. Серое, уже опустевшее небо, ломоть Офены и узенький серпик Мун; родилась вторая луна, мы в пути уже десять дней, - и привычная, давно притупленная боль: как там Орринда? Живы ли те последние, о ком я могу говорить "свои", или стервятники уже раздирают их трупы?

Выше и выше по каменистому склону, подковы высекают искры из серых камней. Только мы четверо, и весь мир против нас...

- Госпожа! - окликает Джер. - Глянь-ка!

Горсть рыжеватых пятен на лысом склоне. Горные козы? У Джера горят глаза, он чуть не пляшет в седле. Стоит, конечно, седельные сумки пусты...

- Смотри! - говорю я. - А вдруг здесь не только звери?

- Людей здесь нет, - ответил Ортан, и я разозлилась: кой Мрак он появляется так бесшумно? И как это он умудрился подкрасться по этим гремящим камням?

- Вот так ты уверен?

- Да. Илирцы дерутся с дафенами, а те, что на нас напали, уже ушли за Тингол.

- Всегда все знаешь?

- Это не я, - спокойно ответил Ортан, и рунг его вдруг обернулся и поглядел на него. Переглянулись - и опять эта досада: что они сказали друг другу без слов?

Джер умчался; короткий топот копыт, стук камней, тишина, и теперь мы с Ортаном едем рядом.

- Странно, что Джер оказался в ваших местах.

- Отец выкупил его у инжерцев, - сказала Элура сухо. - Он поссорился с вождями и пытался пройти через Инжер к Пределам Мира. Отцу всегда нравились такие люди.

- Я очень любил сэра Родрика, - мягко ответил Ортан. - Он был один из немногих, которых я понимал. Я плохо понимаю людей, леди Элура. Я слишком рано от них ушел.

- Почему? - спросила и пожалела: глупый вопрос, все ясно и так.

- Они хотели меня убить. - Пожал плечами и сказал удивленно: - За что? Я был еще человеком... совсем ничего о себе не знал. Сэр Родрик не дал им меня убить, а потом помог уйти.

- Ты... ненавидишь людей?

- Нет. Я их не понимаю. Нельзя ненавидеть то, чего не понимаешь.

Она невесело засмеялась.

- Вот этим ты и отличаешься от людей. Мы ненавидим именно то, чего не умеем понять.

И черный рунг вдруг испуганно поглядел на нее.

Ортан тревожится. Он стал тревожиться сразу после полудня. Подгоняет нас, а сам отстает, исчезает, появляется - и молчит. И для ночлега он выбрал странное место: уступ среди осыпей, без топлива и без воды.

Фоил увел наших рунгов пастись - он лихо командует ими, и даже мой драчливый Балир послушен ему во всем.

День был тяжелый, уснули быстро. Джер хотел сторожить, но Ортан что-то сказал, и он улегся без возражений.

Мне не нравится, что все идет помимо меня. Мне не нравится, что я не знаю, в чем дело.

- В чем дело, Ортан? - спросила она. - Погоня?

- Здесь нет людей, - говорит он уверено. - Я не знаю, что это. Опасность, - говорит он. - Страх.

Он словно борется со словами, и сладкое горькое воспоминание: я читаю Эрду Священные тексты, переводя их с Древнего на новый язык, и тоже мучаюсь со словами, потому что для очень многих понятий в нашем языке нет готовых слов.

- Ты думаешь на другом языке?

- Да. Язык людей... тесный. В нем самых важных слов.

А какие слова самые важные? думаю я. Наверное, те же: жизнь, смерть, надежда.

- Ортан, что такое Сообитание?

- Со-обитание, - отвечает он. - Мир живых. Это плохое слово, оно не вмещает смысл. Надо знать истинный язык, чтобы понять.

Истинный? думаю я. Как они высокомерны!

- Ну, хорошо, - говорю я. - А что означает "мир живых"?

- Мир, который принадлежит живым. Все, что думают, чувствуют или растут, должны жить так, как им хорошо.

Слушаю этот детский лепет, и даже не гнев - тоска. Неужели он просто глуп? Или он говорит о чем-то таком, что я не могу понять?

- Сообитание, - говорить он. - Мы все равны в том, что живые. Я и травинка - у нас только одна жизнь, но я войду в Общее и останусь, а травинка, этэи - вы говорите "рунги", серый лур - они не войдут, и поэтому я должен их защищать. Понимаешь, их жизнь важнее моей - она кончится. Им надо прожить ее так, как живут единственный раз...

- А разве ты не умрешь?

- Я просто больше не буду Живущим, но Общая Память меня сохранит.

О Небо! Прочь, прочь от этой жути!

- А закон? Ты говорил о законе.

- Законов много, - говорит он, - но главных два: то, что для всех. В Сообитании можно убивать только тем, кто питается мясом - ради еды. В Сообитании нельзя ничего менять - только если это делает само Сообитание чтобы себя сохранить.

- Ортан, я совсем ничего не понимаю!

- А разве ты хочешь понять, леди Элура?

Он прав, я не хочу понимать. Только страх и гнев. Я не хочу, чтобы меня равняли с травой. Я не хочу соблюдать дурацких законов.

Я не вижу его лица - только чуть светящееся пятно и на нем огромные черные тени глазниц. Я не хочу говорить того, что должна сказать.

- Ортан, - говорю я с трудом, - ты - единственный, кого спасли ильфы?

- Нет, нас много.

- И вы... вы живете все вместе?

- Да, - говорить он. - Кроме меня.

- А они... где они живут?

- На острове. Там ослаблен Закон. Сообитание присматривает за ними, но дает им жить так, как им хорошо.

- Ортан, а если бы мы попали на этот остров?

- Это невозможно. Сообитание вас не пропустит.

- Ортан, - говорю я, - в этом Мире нет для нас места. Все равно нас убьют - не сейчас, так через год. Неужели мы так опасны для целого мира четверо одиноких, бездомных людей?

Он молчит, ему трудно сказать "нет", и мне чудится в этом проблеск надежды.