Елизавета Манова - Один из многих на дорогах тьмы

- Мы бросили жребий, - сказал Даггар, - кому из Ранасов идти по тропе Третьего брата. Жребий пал на Пятого брата, и с ним пошло двадцать воинов - все добровольцы, потому что мы знали: даже тот, кто вернется, вряд ли останется жив. Вернулся один - в Черном огне - и принес расчеты и записи Пятого брата. Мы убедились, что Энрас был прав, что все идет, как он говорил. Уйти далеко на север к Пределам Льда - туда не скоро дойдет Белый Ужас.

- Мы все рассказали, - сказала Майда. - Прости, Торкас, но большего мы не можем сказать.

Две пары одинаковых глаз и общее ожидание, и он, сглотнув упрямый комок, ответил им торопливо:

- Спасибо. Я должен подумать. Если вы не обидитесь, я буду спать со своими людьми.

В эту ночь не было полной тьмы. Бледный отсвет, словно дальний проблеск зарницы, Чуть подсвечивал край небес. В стороне, где уже нет моря.

Торкас стоял у окна, когда тот, другой, зашевелился в нем. Он был огромный, властный, спокойный. Прищурившись, он вгляделся в тьму и улыбнулся его губами.

- Занятно, - сказал он себе и мне. - Похоже, мы здорово влипли, Торкас. Придется нам завтра пойти и взглянуть.

"Отец!" - хотел он сказать, но не сумел. Только Вастасу мог он сказать "отец".

- Ничего, - спокойно ответил другой. - Это не важно, Торкас.

- Я хочу добраться до моря, - сказал Торкас Даггару. - Тайд все равно от меня не отстанет, а остальные... ничего, если они подождут меня здесь?

- Сколько угодно, - сказал Даггар. - Запасы Рансалы обильны.

- Даггар, - сказал Торкас, - если я не вернусь...

- Я отправлю ребят в Такему и дам им еды на дорогу. Я думаю, ты вернешься, Торкас. Жаль, что я не могу прогуляться с тобой.

- Я знаю, - ответил Торкас. В самом деле, он знал - или знал Другой? - что Даггару и Майде суждено умереть в один час.

Но, кажется, это будет не скоро.

Они ехали по серым пескам бывшего моря. Створки раковин, белые кости покрывали песок и тоскливо хрустел под лапами дормов. Было душно, но Торкас и Тайд закрыли повязками лица, потому что на кожу садилась жгучая соль.

Три дня они тащились в этом тумане, спали, прижавшись к дормам, не разжигая огня, и с каждым днем отблеск за краем неба становился все ближе и все красней.

На четвертый день они увидели море. Оно тоже было серым - как небо и мир. Но живой беспокойный блеск, но пронзительный запах - чем-то острым, томительным, радостным пахло оно, и усталые дормы пошли скорей, понеслись по пескам навстречу прохладе.

- Тайд, - спросил Торкас, - ты был тогда в Ланнеране?

- Да, господин, - сурово ответил Тайд.

- Ты бы _Е_г_о_ узнал?

- Да, господин. - Помолчал и добавил. - Узнаю.

- Я не хочу становиться богом, Тайд! Я не знаю, как быть, - сказал он с тоской. - Сражаться против Судьбы? Но разве это не трусость - не сделать того, что тебе суждено? Покориться Судьбе? А разве это не трусость покориться и делать не то, что хочешь?

- Нет, господин, - ответил Тайд. - Это не трусость. Только с Судьбой все равно не поспоришь - повернет на свое. Лучше уж сделай, что тебе должно, да и вернись домой, отцу на радость, а нам - в защиту...

А к вечеру они увидели белое море. Они ехали берегом вдоль самой кромки прибоя, вдоль волнистой мерцающей полосы, украшенной у камней комочками пены, и ветер нес уже не прохладу, а влажную паркую духоту, и марево мокро дрожало над морем, и вкрадчивые полоски тумана медлительно липли к тяжелой воде.

Туман все гуще мешался с водой, вскипали и лопались пузыри; вода закипала, как в котелке, а дальше была непроглядная муть, колышущаяся стена из пара.

"Он натолкнулся на белое море и пошел вдоль тумана..."

Как близко...

И снова Другой шевельнулся в нем, без слов говоря, что следует делать.

Он спешился, бросил поводья Тайду, плотнее закутал повязкой лицо, надел рукавицы и коротко бросил:

- Жди меня здесь!

- Нет, господин!

- Да, - ответил Другой. Без нетерпения и досады: просто воля его закон, и возражения невозможны.

- Для тебя это смерть, - сказал Другой, - а я вернусь, - и довольно скоро.

И они вошли в полосу тумана - я и Торкас, я и Другой...

Вот оно что, подумал он. Похоже на свищ. Занятно.

Белая-белая смерть, липнет к лицу, щупает тело горячей лапой...

Не бойся, малыш, я прикрываю.

Красный отблеск на белой мути. Неужели это горит вода?

Алая огненная пасть. Жадная пасть жрущая мир.

Он не добро прищурился на огонь - он один, извечно, бессмертно мертвый, он - один на один с врагом, вечно мертвый против вечно живого, но всегда несущего смерть.

Алая пасть, огненный вихрь, жаркое колесо из огня; вот оно двинулось на него, ничего, здесь стою я, ну, попробуй меня раздавить! И Тяжелая темная сила - сгусток тьмы, наполненной болью, горечь жизней, одиночество и гордыня. Черный кокон жгущего мрака; он стоял, погруженный во тьму, и огонь налетел на него, окружил, отшатнулся.

И тогда он пошел вперед, шаг за шагом тесня колесо, и оно откатилось назад и почти затерялось в тумане.

Красный отблеск на белой мути...

- Что, малыш, я еще гожусь?

Он устало провел рукой по прожженной повязке и, сутулясь, побрел назад.

6. ДВОЕ

Не спеша возвращались они в Рансалу. Дормы устали, да и незачем было спешить. Пока я в пути я никому не должен. А когда я приеду...

- Тайд, - спросил он, - что же мне делать? Энрас знал, как задержать Белую Смерть. Я ничего не знаю. Я даже не знаю, хочу ли я узнавать.

Тайд ответил не сразу. С угрюмой гордостью он поглядел на него могучий юноша, отрок годами, но телом и разумом муж. Мой бедный мальчик, ведь это только вчера я посадил его на седло и впервые дал ему в руки меч. А сегодня судьба взялась за него, принуждая исполнить долг... Как быстро, горько подумал он, как мало лет дал ему бог!

- Долг - есть долг, господин, - ответил он твердо. - Долг важнее чем жизнь. Но куда бы я не пошел, я тебя не оставлю.

- Спасибо, Тайд, - сказал ему Торкас, - только я не знаю, куда мне идти...

Жизнь человека проста, хоть, может быть, нелегка. Смерть - удел человека, смерть в бою - удел мужчины. Он не боялся смерти, слишком молод он был, чтобы ее бояться. Даже судьбы он теперь уже не боялся. Мама права: выбора нет. Вынувший меч обязан драться. Воин живет затем, чтобы защищать свой дом. Энрас хотел это сделать, но не сумел: его убили и долг его теперь перешел ко мне.

Я не хочу, по - детски подумал он, я не хочу ни судьбы, ни долга. Я не могу, подумал он, это совсем не такая жизнь, я ничего в ней не знаю...

И он почувствовал вдруг, как он одинок, как он испуган и как бессилен. Если бы это было сном... если бы я мог просто проснуться...

Мама, подумал он, мама, отгони этот сон, как отгоняла те сны когда-то. И он вдруг вспомнил, что она говорила:

"Безымянный, усни, не тревожь мою детку."

- Безымянный, сказал он, - не засыпай! Кажется, я боюсь...

Рансала не изменилась, но стала другой. Красивый, удобный, богато украшенный склеп...