Олег Маркеев - Хроники Нового Средневековья

- И жалую ему титул барона Мекленбургского.

Странно, но Канцлер ничего не записал, а сразу же достал из папки готовый текст указа.

Эдгар Мюллер скривил в саркастической усмешке тонкие губы, но королевскую грамоту принял, и удалился, гордо вскинув лохматую голову.

Тем же вечером новоиспеченный начальник КГБ провел массовые аресты. В тюрьму были брошены все члены оппозиции и члены их семей. Барон Мюллер лично пытал наиболее упорных, отказывающихся подписать добровольное признание.

Утром, с бледным от бессоницы лицом и темными тенями под лихорадочно горящими глазами он явился в королевскую опочевальню.

Его доклад был краток: органами государственной безопасности вскрыт заговор, лидеры уже признали свою вину и не рассчитывают на помилование. Так как все собиравшиеся в таверне "Дом Д'Жюр" были агентами иностранных разведок, Эдгар Мюллер предлагал закрыть границы, объявить в стране особое положение и провести чистку в армии и госаппарате. Расстрельные списки прилагались.

Принц еще не пришел в себя после ночи, проведенной в объятиях очередной фаворитки, и, не подумав, подписал указ.

Через час начали рубить головы иностранным агентам и безродным космополитам из ?Дом Д'Жюра?. Потом к Лобному месту подтянулась первая колонна раскаявшихся шпионов их Адмиралтейства, жидо-масонов из Казначейства и врачей-убийц из больницы имени королевы-матери. Палач с профессиональным равнодушием стал рубить головы новоявленным врагам народа. Толпа аплодисментами и криками приветствовала второй акт бесплатного развлечения.

Принц наблюдал за казнью с балкона дворца. Больше всего его занимала толпа, сначала ошарашенно молчащая, а потом все больше и больше сатанеющая от каждой новой головы, отсекамой уставшим палачом. Он был уверен, что революция теперь неизбежна. Не хватало только искры, чтобы полыхнуло на всю стану.

И тут Принц решил провести ?сильную рокировочку? в духе ушедшего на вечный покой батюшки. Он амнистировал тех, у кого еще осталась голова на плечах, и приказал арестовать шефа КГБ. И в полдень голова Эдагада Мюллера скатилась с помоста, залитого кровью лидеров оппозиции. Он взошел на эшафот с ироничной улыбкой на лице. Казалось, королевский указ не стал для него неожиданностью.

Толпа от такого фортеля власти пришла в экстаз. Принц удовлетворенно смотрел на орущих подданных и мысленно повторял фразу из конспекта по эзотерической философии: ?Совершенно контрреволюционно, но если смотреть диалектически ? архи-революционная штучка получиться!?

После заката город погрузился в сон. Стояла обычная вязкая, как воздух в ночлежке, тишина. Только собаки лаяли на подгулявших семинаристов, шатающихся от забора к забору.

Канцлер дремал в кресле и вздрагивал всякий раз, когда Принц, мерявший шагами кабинет, задевал шпагой за угол стола.

- Шли бы вы спать, Ваше величество, - наконец, не выдержал Канцлер. Клянусь тенью вашего покойного батюшки, ничего не будет.

- Будет! - упрямо набычился Принц.

- Вы предполагаете, а я знаю. - Старик отчаянно зевнул, прикрыв рот несвежим кружевным платком. - Ничего они не хотят. Потому что ничего им от нас не надо. Им что казнь, что футбол ? один черт. Лишь был повод поорать.

- Посмотрим, - cловно что-то пообещав самому себе прошептал Принц и вышел из кабинета, громко хлопнув дверью.

На утро он объявил войну. Всем соседям сразу.

Народ рванул до пупа рубахи, разорвал гармони, напился вусмерть и устроил массовые шествия в поддержку инициативы Принца. Неделю по городу шатались пьяные резервисты и горланили патриотические песни. Потом все стихло. На западном фронте было без перемен. То же самое на всех остальных северном, южном и восточном. Даже на море ничего не происходило. Полный штиль.

Пришлось заключать перемирие и опять за счет казны устраивать народные гуляния.

И вновь Принц стоял на балконе дворца и смотрел на толпу, пьяно орущую при каждой вспышке фейерверка.

Еще не сносились туфли, в которых он шел за гробом отца, а, казалось, прошла тысяча лет. Он почувствовал себя старым и смертельно уставшим. Ничего не хотелось. Жизнь короля кончилась, едва успев начаться. Оставалось только зачать законного наследника и десяток бастардов и тихо дожидаться смерти.

- Да идите вы все к чертовой матери, ублюдки! - неожиданно для себя заорал принц в зловонную мокрицу толпы, копошащуюся внизу.

В ответ тысячи глоток восторжено взревели:

" Да здравствует Король Вольдемар Второй, ура! У-ра- а -а !"

Грохнули пушки, и небо взорвалось миллиардом горящих звезд.

И тогда, впервые со дня смерти отца, Принц заплакал.

Лилькин палач

Уйдя на покой, Палач превратил поздний ужин в ежедневный ритуал. От поросенка к кролику в молоке, от полудюжины рябчиков к паштету из гусиной печени с трюфелями, и так далее, вплоть до крендельков с маком, доставленных прямо к столу еще теплыми из пекарни матушки Эльзы.

И вино шло своим чередом: пино нуар сменял бургундское, затем наступал черед шато, и под крендельки открывалась бутылка игристого кипрского.

В этот вечер, макая предпоследний кренделек в молодое вино, Палач думал о смерти.

Город отказался от его услуг. В моде был гуманизм и прочая ересь просветителей. В Конвенте и кабаках с пеной у рта доказывали необходимость отмены смертной казни. Добились своего, проголосовали и отменили. Правда, перед голосованием для пущей безнаказанности велели Палачу снести головы Монарху и всей его семье. Палач выполнил свою работу на совесть. Потом вытер меч, плюнул на помост, забрызганный монаршей кровью, и ушел, провожаемый улюлюканьем враз осмелевшей толпы.

Было это лет десять назад. С тех пор смерти в жизни горожан не стало меньше. Как выяснилось, она не подчиняется декретам Конвента. Она все также исправно собирала дань. Просто растеряла весь былой аристократизм и сакральность, стала мерзкой и жалкой, как наводнившие город нищие.

Каждое утро с улиц подбирали трупы, вылавливали в заросших тиной каналах, находили в закоулках городского парка, выгребали кровавое месиво из разгромленных кабаков. Смерть не щадила никого: изуродованных мертвецов выносили из лачуг и роскошных особняков, наспех перестроенных согласно прихотливому вкусу новой знати. Палач специально ходил посмотреть на несколько новоявленных трупов. Даже топорной работой это было сложно назвать. Нынешние любители кромсали, рубили, дробили и пыряли кто как умел. В доброе старое время даже умершие под пытками на дыбе Палача выглядели куда пристойнее.

Печальные мысли прервал стук в дверь. Палач нехотя встал, взял лампу и пошел открывать. Большой охотничий нож остался лежать на столе. Смерти Палач не боялся.