Айзек Азимов - Второй Фонд

— Как вы считаете, — спросил Тербор, — мы могли бы научиться чувствовать, как они? Или это у них врожденное, как у Мула?

— Не знаю. Думаю, это развитие способностей долгой тренировкой. Судя по данным энцефалографии, такие возможности скрыты в человеческом разуме. Но зачем вам такой разум? Им он не помог.

Он нахмурился.

Хотя он ничего не сказал, мысли его кричали.

Это было слишком легко — слишком легко. Они проиграли, эти непобедимые, проиграли, как книжные злодеи, и ему это не нравилось.

О, Галактика! Когда сможет человек знать, что он не марионетка? Как может человек знать, что он не марионетка?

Аркадия возвращалась домой, и он содрогнулся при мысли о том, с чем ему придется столкнуться в конце.

Она было дома уже неделю, и две недели, а он не мог освободиться от этих мыслей. Да и как он мог? За время отсутствия из ребенка она превратилась в молодую женщину каким-то странным образом. Она была его связующим звеном с жизнью, с воспоминаниями о жене, радостными и горькими, — ведь им пришлось прожить вместе чуть дольше медового месяца.

И вот однажды поздно вечером он как можно непринужденнее спросил:

— Аркадия, почему ты решила, что на Терминусе находятся оба Фонда?

Они были в театре, на лучших местах с персональным объемным монитором для каждого. По этому поводу на Аркадии было новое платье, и она была счастлива.

Она мгновение смотрела на него, потом поспешно ответила:

— О, я не знаю, отец. Это просто пришло мне в голову.

Внутри у доктора Дарелла все похолодело.

— Подумай, — напряженно сказал он. — Это важно. Почему ты решила, что оба Фонда находятся на Терминусе?

Она слегка нахмурилась.

— Хорошо. Это Леди Каллия. Я знала, что она из Второго Фонда. Антор сказал то же.

— Но она была на Калгане, — настаивал Дарелл. — Почему ты решила, что это Терминус?

Прежде чем ответить, Аркадия подумала несколько минут. Что заставило ее так решить? У нее было ужасное ощущение, будто что-то ускользает от нее.

Она сказала:

— Она знала обо всем — Леди Каллия, — и, должно быть, получала информацию с Терминуса. Разве это не звучит правдоподобно, папа?

Но он только покачал головой.

— Отец, — воскликнула она. — Я знала. Чем больше я думаю, тем больше уверена. Это было просто понятно.

В глазах ее отца появилось какое-то потерянное выражение:

— Это плохо, Аркадия. Плохо. Интуиция подозрительна, когда имеет отношение ко Второму Фонду. Ты ведь это понимаешь? Это могла быть интуиция — но это мог быть и контроль!

— Контроль! Ты хочешь сказать, они изменили меня? О, нет! Нет, они не могли. — Она отодвинулась от него. — Но разве Антор не подтвердил, что я была права? Он согласился с этим. Он со всем согласился. И вы нашли всю группу здесь, на Терминусе. Ведь так? Ведь так? — Она учащенно дышала.

— Я знаю, но… Аркадия, ты позволишь мне сделать энцефалографический анализ твоего мозга?

Она неистово замотала головой:

— Нет, нет! Я боюсь.

— Меня, Аркадия? Тебе нечего бояться. Но мы должны знать. Ты же понимаешь это, правда?

После этого она пыталась его остановить только однажды. Схватив его за руку, когда он включал последний тумблер.

— Что, если я другая, отец? Что ты будешь делать?

— Ничего, Аркадия. Если ты другая, мы уедем. Мы вернемся на Трантор, вдвоем, и… и нас ничто во всей Галактике не будет беспокоить.

Никогда в жизни Дарелл не делал анализ так медленно, и никогда он не стоил ему стольких усилий. И когда он закончил, Аркадия сидела съежившись и не отваживалась на него взглянуть. Затем услышала, что он смеется, и этого было достаточно. Вскочив, она бросилась в его раскрытые объятия.

Он что-то нежно бормотал, пока они обнимались.

— Дом находится под максимальной психической статикой, и твои мыслительные волны в норме. Мы их действительно обманули, Аркадия, и можем вернуться к жизни!

— Отец, — задыхаясь, сказала она, — можно нам теперь получить медали?

— Как ты узнала, что я просил избавить меня от этого? — Он отстранил ее, потом опять засмеялся. — Ладно уж. Все ты знаешь. Хорошо, можешь получить свою медаль на сцене, с речами.

— И, папа!

— Да?

— Ты можешь с этого момента называть меня Аркади?

— Но… хорошо, Аркади.

Постепенно его наполняла гордость за ту важную победу, что он одержал. Фонд — Первый Фонд — теперь единственный Фонд — абсолютный властелин Галактики. Между ними и Второй Империей — окончательным завершением Плана Селдона — не было больше никаких препятствий.

Нужно только идти вперед…

Благодаря…

Не обнаруженная комната на не неведомой планете!

И план, замысел которого удался.

Первый Спикер посмотрел на Ученика:

— Пятьдесят мужчин и женщин, — сказал он. — Пятьдесят мучеников! Они знали, что это — смерть или пожизненное заключение, и им нельзя было ничем помочь — все могло быть обнаружено. Однако они не сдались. Они осуществили план, во имя любви к Великому Плану.

— Могло ли их быть меньше? — с сомнением спросил Ученик.

Первый Спикер медленно покачал головой:

— Это был минимум. Меньше было бы неубедительно. На самом деле, объективности ради требовалось бы семьдесят пять, чтобы оставить запас на ошибку. Ну, что ж… Ты изучил план действий, разработанный Советом Спикеров пятнадцать лет назад?

— Да, Спикер.

— И сравнил его с реальными событиями?

— Да, Спикер. — Затем, после паузы: — Я был крайне поражен, Спикер.

— Я знаю. Это всегда удивительно. Если бы ты знал, сколько людей работали, сколько месяцев — лет, фактически, — чтобы добиться совершенства, удивлялся бы меньше. Теперь расскажи мне, что случилось — словами. Я хочу, чтобы ты изложил формулы в словах.

— Да, Спикер. — Молодой человек привел в порядок мысли. — По существу, необходимо было, чтобы люди Первого Фонда убедились, что они обнаружили и уничтожили Второй Фонд. Чтобы больше не возвращаться к этому. Фактически, Терминус еще раз не узнает про нас, не включит в свои расчеты. Мы скрылись еще раз, и теперь в безопасности — ценой пятидесяти жизней.

— А цель Калганийской войны?

— Показать Фонду, что они могут победить физического противника — смыть позор, нанесенный Мулом их чувству собственного достоинства и самоуверенности.

— Здесь твой анализ не полон. Помни, что население Терминуса относилось к нам явно двойственно. Они ненавидели нас и завидовали нашему предполагаемому превосходству, и все-таки безоговорочно полагались на нашу защиту. Если бы мы были «уничтожены» до Калганийской войны, это бы означало панику в Фонде. У них бы никогда не хватило мужества противостоять Стеттину, если бы он напал после этого. Только в полном упоении победой могло произойти «уничтожение» с минимумом болезненных последствий. Даже подождать год означало бы неудачу — слишком охладело бы всеобщее воодушевление.