Александр Марков - Локальный конфликт

Идти на заведомо гиблое дело - много ума не надо. Про них подумают, что исчезли в горах. Одной легендой станет больше. Вскоре их будет так же много, как и о Бермудском треугольнике. Еще экспедиции исследователей паранормальных явлений начнут сюда со всего мира приезжать. Вот боевики обрадуются такому количеству потенциальных заложников! Это может существенно пополнить их капиталы.

Взревел двигатель и, словно прочищая горло, выплюнул из выхлопной трубы первый сгусток газов, закашлял, едва не заглох, но потом заработал-таки без надрывов, точно принял чудодейственное лекарство, которое вмиг излечило его от всех болезней. Рецепт знал только водитель.

- Все. Можем ехать.

Водитель вытирал рваной тряпкой испачканные в масле и земле руки. Оттирались они плохо. Тряпка была грязной. На ней с трудом угадывались выцветшие краски баскетбольного клуба из Вашингтона. Можно было предположить, что когда-то тряпка эта украшала торс водителя. Он провел ладонью по лбу, смахивая капельки пота, но вместо них оставил на коже темную полосу. Попробуй он стереть ее, и еще больше вымазался бы маслом. Могла получиться маскировочная окраска. Не по сезону только. Сейчас нужно краситься в белое.

- Ладно. Дома умоюсь, - в сердцах бросил водитель.

- На броню, - приказал Кондратьев, - всем смотреть по сторонам. Зорко. Поехали!

- А махнуть рукой, - вставил Голубев.

Кондратьев не махнул, а отмахнулся, постучал прикладом автомата по броне, когда все егеря оказались на БМП. Стучал он не сильно, чтобы водитель, не дай Бог, не оглох окончательно от этого звука.

БМП рванулась вперед, выбрасывая из-под гусениц куски льда и комья спрессованного снега, оставляя позади себя два безобразных шрама. Все, кто сидел на броне, качнулись назад, совсем как пассажиры автобуса, которым управляет новичок, и схватились за скобы, чтобы не свалиться. Но водитель приноровился, выбрал правильный темп, так что, кроме холода, егеря вплоть до базы больше никаких неудобств не испытывали.

Глава 2

Алазаеву совсем не нравилась роль, в которой он сейчас оказался, мышь, загнанная в нору, возле которой бродит кошка, принюхивается и роет землю. Когда-нибудь она наконец-то наткнется на вход в нору. Еще полгода назад Алазаев мог разгуливать по всему дому, совсем не опасаясь кошек. Их здесь просто не было.

А вот Малик - счастливая душа, как ни в чем не бывало, уставился в телевизор, поглощавший все его внимание. Прогреми возле его уха в эти секунды настоящий, а не киношный выстрел, вряд ли Малик вышел бы из полугипнотического состояния. Он не увидел бы разницы. Изредка он издавал что-то вроде "у-у", будто разучился говорить, клацал зубами, причмокивал языком и покачивал головой. Загляни ему сейчас кто-нибудь в глаза, увидел бы там восторг, совсем как у маленького мальчика, которому рассказывают сказку или только что помахали перед носом игрушкой, а он все никак не может об этом забыть. Иногда Малик оборачивался, искал кого-нибудь, кто разделит с ним восторг, но взгляд его натыкался на уставшие, разбросанные по полу и лежанкам, как ненужные вещи, тела. Он смотрел на них, взгляд его постепенно тускнел, восторг пропадал, а затем, поникнув, немного ссутулившись, Малик вновь поворачивался к телевизору. Через несколько секунд плечи его распрямлялись, он приободрялся и опять заводил старую песню, исполняя которую клацал зубами, причмокивал и завывал. На экране Шварценеггер, не целясь, косил направо и налево глупых колумбийцев. Они выбегали из укрытий прямо под его пули, словно хотели их поймать. Вот только мишени на груди они почему-то нарисовать забыли.

Малик сидел на корточках на коврике, положив перед собой автомат, и время от времени стискивал ладонью приклад. Малику было шестнадцать и, хотя в этой жизни он умел только стрелять, бросать гранаты и закладывать мины, он еще сохранил в глубине души остатки детской наивности. Когда-то он умел читать, но за последние годы почти разучился и теперь складывал буквы в слова с таким трудом, будто это была хитроумнейшая головоломка, одолеть которую могут не многие. Но это его нисколько не огорчало. Гораздо важнее уметь воевать - тот, кто овладел этим ремеслом, всегда может постоять за себя и найти работу, а от умения читать - пользы почти никакой. Разве что документы проверять.

До войны Малик жил в пригороде столицы Истабана. Отец его погиб случайно в самом начале беспорядков от пули, которая предназначалась вовсе не ему - пошел в магазин, а возле него завязалась перестрелка между какими-то группировками, делившими сферы влияния. В тот же год его мать вместе с братом и двумя сестрами накрыло авиабомбой. Малик в это время куда-то отлучился, боялся, что получит нагоняй, возвращаться не торопился, а когда вернулся, то на месте дома нашел только развалины. Разбирать их и искать выживших никто не собирался. Малик расплакался, постоял возле развалин, но сочувствия не нашел. На него почти не обращали внимания. У всех и без него проблем вдруг стало невпроворот. Судьба ждала его незавидная - ходить побираться, чтобы не протянуть ноги от голода, а то и приобщиться к воровству, пока кто-нибудь из обворованных не прихлопнул бы его, как таракана. Мстить-то за мальчишку некому.

Алазаев над сиротой сжалился. По прошлой жизни - спокойной и беззаботной, он знал отца Малика, хотя друзьями они никогда не были, да и товарищами их нельзя было назвать. Он просто знал отца Малика. Алазаев надеялся, что, когда окажется на небесах, Аллах зачтет ему это благодеяние. Может, оно перевесит все его грехи, и его определят в рай. Малик же был предан ему душой и телом, что немаловажно, когда большинство выполняет твои приказы только до тех пор, пока ты можешь платить им, а стоит начаться финансовому кризису, как тут же окажешься без сподвижников. Малик выполнял функции, схожие с адъютантскими.

Проблему "Что делать?" вот уже не первое столетие пытаются разрешить более светлые, чем у Алазаева, умы. Получается у них не всегда хорошо. На вопрос "Кто виноват?" он ответ уже подыскал.

Громкое слово "сподвижники" плохо лепилось к людям, окружавшим Алазаева. Они впали в какое-то в отрешенное от реальности состояние, потому что даже самые глупые из них начинали понимать, что, взяв наперевес автомат, обмотавшись пулеметными лентами и повесив на пояс гранаты, как украшения на новогоднюю елку, из окружения все равно не выберешься. Новый год давно прошел, поэтому ожившей и одичавшей елке, да еще увешанной взрывоопасными погремушками, на равнине рад никто не будет. Перспективы либо подорвешься на собственных гранатах, либо тебя загонят обратно в горы, да не на прежнее теплое и обжитое местечко, а куда-нибудь подальше, где по горным тропам бродят разве что горные козлы, контрабандисты, да изредка попадается снежный человек.