Александр Марков - Локальный конфликт

Снег стал бледнеть. Луна и звезды не скоро появятся в пока еще тусклых небесах. Рассмотреть отряд егерей мог лишь тот, у кого были похожие инфракрасные приборы.

К боевикам в самом начале этой кампании попало пять таких приборов. Чуть позже еще семь, после того, как два егерских отряда попали в засаду и были полностью истреблены. Но не сразу, потому что чуть позже были найдены искалеченные тела этих егерей со следами пыток, с отрубленными фалангами пальцев, с ожогами, выколотыми глазами, пробитыми головами и разрезанными горлами. Не составляло труда выяснить, кто именно сделал это, узнать их имена и клички, а после среди всех подразделений федеральных войск распостранился негласный указ: сепаратистов, причастных к казни егерей, в плен не брать ни при каких обстоятельствах, даже если они будут сами приходить сдаваться, бросать оружие и протягивать руки, чтобы их скрепили кандалами. Впоследствии они все гибли: кто от несчастных случаев, один, к примеру, попал под гусеницу танка. В других отчетах сообщалось, что они пробовали совершить побег, нападали на охранников, пытались завладеть их оружием. В целях самообороны боевиков этих приходилось успокаивать кого пулей, а кого ножом. Одно время все егерские соединения рыскали по территории Истабана в поисках только этих отрядов сепаратистов, добивая их в течение трех недель, а после осталось лишь несколько одичавших боевиков, которые ушли в горы и там потерялись. Вероятно, они станут клиентами похоронных команд, когда снег совсем растает.

Десять инфракрасных приборов нашли в исправности, еще один был сломан, последний двенадцатый исчез, но вряд ли он мог оказаться у Алазаева, если только тот не выменял его на что-то.

Накануне, уже после полета на "Стрекозе", Кондратьев изучал самые подробные из тех, что сумел раздобыть, карты района. Они датировались еще двадцатилетней давностью, но горы в отличие от всего, что создал человек, изменялись за более продолжительный период. Он не знал, относить их к молодым или старым, растут они или, напротив, опускаются и с какой скоростью это происходит, но вряд ли больше одного сантиметра в год, так что еще один Эверест вырастет здесь только через много веков. И должны миновать тысячелетия, прежде чем эти карты сделаются абсолютно бесполезными, но они гораздо быстрее рассыплются в прах.

Карту на ночь и вечер дал полковник, позаимствовав сей реликт из штабного архива, где хранилось множество всевозможных раритетов. Если внимательно порыться в них, глядишь - наткнешься на планы кампаний, которые вел в Истабане еще генерал Ермолов. Архив разросся. Для его перевозки легковой машины стало мало, а грузовик все никак не удавалось раздобыть, поэтому, чтобы решить проблему транспортировки архива, полковник раздал его по частям подчиненным, но вот как он решит проблему, если ему вдруг понадобится какой-то из документов. Не возить же с собой "ноутбук", где будет храниться информация о том, кому и что он выдал.

Карта сохранилась превосходно. На бумагу была наклеена прозрачная пленка, никто не ставил на ней пометки, а если и ставил, то ничего от них не осталось. Когда Кондратьев развернул карту, то она накрыла весь стол, ее края не уместились и свисали, как у клеенки, которую расстелили на столе, чтобы во время трапезы не попортить его полировку. Крошки пирожных, капли варенья или джема, пролитый чай, соусы - с нее стереть не сложно. Увидев, чем занимается Кондратьев, Голубев полез за чашками, загремел ими, а потом, когда капитан недоуменно посмотрел на него, сказал:

- Чаек пить будем?

- Будем. Только попозже.

Небо оставалось мутно-серым. Снег под ногами тоже был серым и таким он и останется, пока в небесах не появится луна, которая заставит его вновь сиять, будто под ногами рассыпаны драгоценные камни.

Когда появится луна, все их хитроумные приборы станут почти не нужны, потому что тогда и невооруженным взглядом будет все видно почти так же, как и днем. Почти - означает только то, что все будет выглядеть несколько иначе, чем при дневном свете, а горы вполне могут послужить декорациями к фильму, действия которого происходят на планете с более суровым климатом, нежели на Земле. Свет серебристый, ртутный, напоминающий светящиеся в темноте глаза, отблеск на белоснежных зубах. Он давит на плечи, точно воздух сгустился и стал тяжелее...

Но синоптики обещали, что ночь будет облачной. Это могло означать, что Луна заблудится в серой мгле, дороги в ней не найдет и этой ночью в небесах не появится.

Глаза искали в сгущающейся темноте хоть какой-нибудь ориентир. Одинокое, крючковатое, пораженное старостью дерево, которое длинными корнями, прорезало невидимую теперь землю и только благодаря этому все еще оставалось здесь. Маленькое и уродливое, оно прижалось к снегу, кланялось ветру, чтобы он не вырвал его. Выступавший из-под земли, вытертый ветром валун, сверкавший, точно побелевший череп великана, когда-то охранявшего эти горы. Он был таким большим, что, окажись он полым, в нем смогли бы спрятаться два или три человека. Кондратьев цеплялся за такие ориентиры взглядом, подтягивал к ним тело, при этом ноги передвигались сами, затем он искал что-то другое. Так они и шли.

Вдруг Кондратьев увидел красное расплывчатое пятно, текучее, нестойкое, как амеба или большой, очень большой сгусток слизи. Он не двигался, только краски, в которые было выкрашено это пятно, пульсировали, медленно изменяясь, становились по краям бледно-розовыми, а потом из центра вновь набегало густо-красное, почти бордовое и слизь опять становилась одноцветной.

Кондратьев взмахнул правой рукой с растопыренной пятерней, будто дирижер, который умеет общаться с оркестром, не прибегая к помощи смычка. Но музыканты не заиграли, а замерли в позах, в каких застал их этот взмах. Взгляд капитана по-прежнему ощупывал красный сгусток, точно боялся, что если он моргнет, то сгусток растает, исчезнет. До него оставалось около километра. Даже если ветер дул в его сторону, то ни звука шагов, ни запаха людей этот сгусток не уловил бы, если только его нюх и слух несравнимы со звериными, а по дороге ветер растерял бы и шепот, сорвавшийся с губ Кондратьева: "Человек".

Если закрыть один глаз и оставить открытым только тот, что снабжен инфракрасным прибором, то егеря покажутся такими же сгустками протоплазмы красными, мерцающими, страшными, точно с них содрали одежду вместе с кожей, но кровь при этом осталась в венах и ни капли ее не вылилось наружу.

Загребая воздух, Кондратьев широко взмахнул руками. Окажись он в воде, этот стиль плавания назывался бы баттерфляй, но на земле - он бесполезен. Егеря стали обтекать его с двух сторон, раздвигая темноту стволами автоматов и приближаясь к сгустку протоплазмы.