Феликс Пальма - Карта времени

Он огляделся по сторонам, но не увидел ни души, а поскольку луна была на ущербе, то темень стояла непроглядная, и она казалось даже мармеладно вязкой, как это описывалось в готических романах. На карте не было пометки, уточняющей время встречи, и Уэллс решил явиться к восьми вечера — по крайней мере, этот час фигурировал в отрывке из второго романа. Он надеялся, что правильно понял намек и прибудет в назначенное место не один. На всякий случай он вооружился: так как ни одного пистолета в их доме не нашлось, он прихватил с собой мясной нож. А чтобы пришелец не обнаружил ножа, если ему вздумается обыскать гостя, Уэллс привязал его веревкой сзади, к спине. Иными словами, прощаясь с Джейн, он чувствовал себя героем романа и, как подобает герою, запечатлел на ее устах долгий поцелуй, который поначалу застал ее врасплох и на который она в конце концов ответила нежно и самозабвенно.

Не теряя больше времени, Уэллс пересек улицу, набрал полную грудь воздуха, словно собирался не войти в дом, а кинуться в Темзу, и толкнул дверь, которая поддалась с неожиданной легкостью. Он тотчас обнаружил, что не был первым: в центре холла стоял, засунув руки в карманы, полный лысый мужчина лет пятидесяти. На нем был костюм с иголочки. Он с интересом разглядывал терявшуюся в темноте лестницу, которая вела на второй этаж.

Услышав стук двери, незнакомец обернулся, протянул руку и представился: Генри Джеймс. Итак, этот разряженный господин был Генри Джеймсом? Уэллс не был знаком с ним лично, поскольку не посещал тот крошечный мир клубов и салонов, где Джеймс считался завсегдатаем и где, по слухам, он вынюхивал, какие тайные страсти владели окружающими, чтобы потом описать их в своих книгах. Проза Джеймса была такой же благовоспитанной, как и его манеры. По правде сказать, Уэллс не слишком стремился к знакомству с ним. Мало того, не без труда одолев «Бумаги Асперна» и «Бостонцев», он с удовлетворением отметил, что этот мир никак не соприкасался с его собственным и у них с Джеймсом общим было лишь то, что оба днями напролет стучали по клавишам пишущей машинки, — Уэллс не подозревал, что Джеймс был слишком изнежен для такой работы и потому предпочитал диктовать свои романы специально нанятой для этого барышне. Пожалуй, Уэллс находил у него только одно достоинство: он с несомненным талантом умел обходиться без чрезмерно длинных фраз. А Джеймс, по всей видимости, с равным пренебрежением относился к романам Уэллса, во всяком случае, он невольно скривил рот, услышав его фамилию. Несколько секунд они недоверчиво присматривались друг к другу, пока Джеймс наконец не счел, что они вот-вот нарушат некий неписаный закон вежливости, и поспешил прервать неловкое молчание.

— Надо полагать, мы явились без опоздания. Нет никаких сомнений, что нас здесь ждут именно сегодня вечером, — сказал он, кивнув на многочисленные канделябры, которые если и не прогоняли мрак полностью, то освещали довольно большой круг в центре холла, где, судя по всему, должна была состояться встреча.

— Думаю, что да, — согласился с ним Уэллс.

Затем они принялись рассматривать резной потолок, потому что больше в пустом холле рассматривать было нечего. К счастью, и на этот раз неловкое молчание не слишком затянулось: скрип дверных петель возвестил о прибытии третьего писателя.

Визитер открыл дверь с осторожностью, словно входил в часовню. Это был крупный рыжеволосый мужчина с очень ухоженной бородой. Уэллс сразу узнал его — перед ними стоял Брэм Стокер, ирландец, ставший директором-распорядителем театра «Лицеум», он был известен также как представитель и чуть ли не нянька актера Генри Ирвинга. Глядя на то, с какой осмотрительностью тот держится, Уэллс сразу припомнил слухи, согласно которым Стокер был членом магического ордена Золотой Зари, в который входили и другие литераторы, такие, например, как Артур Мэйчен и поэт Уильям Батлер Йейтс.

Три писателя обменялись рукопожатиями, стоя в круге света, а затем в холле опять повисло молчание, весьма их смущавшее. Джеймс вновь укрылся за маской наигранного высокомерия, а Стокер нервно озирался по сторонам. Уэллсу показалось забавным столь затруднительное положение, ведь в него невольно попали люди, которым явно нечего было сказать друг другу, хотя все трое, пусть и каждый по-своему, занимались одним и тем же делом.

— Рад убедиться, что все собрались, джентльмены.

Голос донесся откуда-то сверху, и писатели тотчас подняли головы к лестнице, по которой к ним неспешно, словно наслаждаясь эластичностью своей походки, спускался предполагаемый путешественник во времени.

Уэллс стал с интересом его рассматривать. Это был мужчина лет сорока, среднего роста и атлетического сложения. Он приветствовал их широкой улыбкой. У него были высокие скулы и твердый подбородок, аккуратно подстриженная борода должна была, видимо, смягчить грубость черт. Его сопровождали два типа, возрастом несколько помоложе, через плечо у них висели странные ружья, напоминавшие витые трости, сделанные из неизвестного серебристого материала, так что писатели опознали в них ружья не столько по виду, сколько по тому, как обращались с ними эти люди. Не требовалось большой смекалки, чтобы догадаться: ружья извергали тепловые лучи, уже убившие трех несчастных на лондонских улицах.

Пришелец внешней своей заурядностью разочаровал Уэллса, словно он ждал, что, явившись из будущего, тот непременно должен внушать ужас или как минимум тревогу. Удивляло и то, что люди будущего не эволюционировали физически, как предсказывал Дарвин. Несколько лет назад Уэллс и сам опубликовал в «Пэлл-Мэлл газетт» статью, где высказывал свое мнение о том, как будут выглядеть люди через столетия: механические приспособления заменят им в конце концов многие органы, совершенные химические препараты сделают ненужными желудочно-кишечный тракт, уши, волосы, зубы и тому подобное. То есть человек будет очень медленно, так сказать, обстругиваться — выживут только два органа, по-настоящему ему необходимые: мозг и руки, которые, естественно, значительно увеличат свои размеры. Человек будущего, каким вообразил его Уэллс, станет воистину ужасным, поэтому писатель чувствовал себя обманутым, глядя на вполне прозаический облик пришельца. Тот был одет в элегантный коричневый костюм, сшитый по современной моде. Он остановился перед гостями и с довольным видом принялся их рассматривать. Пожалуй, было что-то хищное во взгляде пронзительных черных глаз и в уверенности, проступающей в каждом его движении, — если бы не эти качества, он выглядел бы совсем обычно. Но ведь такие черты, отметил про себя Уэллс, не являются исключительной принадлежностью будущего — и наш мир тоже, к счастью, не страдает от отсутствия решительных и харизматических личностей.