Феликс Пальма - Карта времени

За все время пути они обменялись лишь парой пустых фраз, о которых нет смысла упоминать. Уэллс по большей части впитывал в себя тишину и, забыв обо всем, созерцал мир, погруженный в спячку, беззащитный и уж точно не готовый дать отпор пришельцам из космоса. Он искоса глянул на соседского парня и стал раздумывать, как среагировал бы на атаку инопланетян человек со столь основательным складом ума, как у него, ведь таким людям, наверное, кажется, что мир заканчивается там, куда достает их взгляд. Уэллс живо представил себе отряд, состоящий из таких вот неотесанных вояк, который приближается к месту приземления космического корабля марсиан, на всякий случай размахивая белым флагом, и как марсиане отвечают на это наивное приветствие, в мгновение ока уничтожив всех до одного ослепительной вспышкой пламени, чем-то вроде теплового луча, который оставил на земле выжженный полукруг, усеянный обуглившимися телами и дымящимися деревьями.

Уэллс отодвинул в сторону мысли о марсианском нашествии, как только тележка въехала в спящий Лондон, теперь он сосредоточился на том, что ему предстояло сделать. Нарушая ночную тишину перестуком копыт, лошадь шла вперед по пустынным улицам, пока они не добрались до Грик-стрит. Уэллс не смог погасить озорную улыбку, когда тележка остановилась перед зданием фирмы «Путешествия во времени Мюррея». Он бросил быстрый взгляд вдоль улицы и с облегчением убедился, что она была пустынна.

— Ладно, парень, — сказал он, спрыгивая на землю. — Теперь пошли туда.

Каждый взял по паре ведер из ящика, пристроенного сзади, и они подошли к дверям. Старясь поменьше шуметь, оба обмакнули метлы в коровий навоз, которым были наполнены ведра, и начали мазать стену рядом со входом. На эту не слишком приятную работу они потратили минут десять. Теперь все вокруг было пропитано тошнотворным запахом, но Уэллс вдыхал его с огромным наслаждением: это был запах той ненависти, которую ему пришлось затаить в себе, того бешенства, которое безостановочно вызревало у него в душе, не находя выхода. Мальчишка с испугом глядел, как он радуется отвратительной вони.

— Зачем вы это делаете, мистер Уэллс? — набравшись храбрости, спросил он.

Уэллс несколько секунд пристально смотрел ему в глаза. Что ж, даже таким простодушным людям кажется нелепым, когда кто-то тратит ночь на столь же чудную, сколь и омерзительную затею.

— Затем что ничего другого мне не приходит в голову: я не могу бороться всерьез и не могу оставить все как есть.

Мальчишка недоверчиво покачал головой, услышав этот бред. Скорее всего, он уже пожалел, что посмел сунуться к писателю со своим вопросом: один Бог знает, чем руководствуются эти люди в своих поступках. Уэллс отдал ему условленную плату и велел возвращаться в Уокинг. У него самого еще были дела в Лондоне. Парень с явным облегчением кивнул: он даже думать не хотел о том, что еще может учудить здесь Уэллс. Поэтому сел на козлы, хлестнул лошадь и быстро исчез в конце улицы.

Уэллс еще раз глянул на фасад здания, в котором помещалась фирма «Путешествия во времени Мюррея» и не мог отделаться от вопроса: как в скромном театрике могли поместиться огромные декорации, описанные ему Томом, — целый разрушенный Лондон 2000 года. Эту загадку он рано или поздно должен разгадать, но сейчас лучше забыть о ней, иначе придется признать безусловную ловкость и изобретательность врага, а это снова выведет Уэллса из себя. Поэтому он тряхнул головой, стараясь избавиться от ненужных мыслей, и несколько минут с гордостью любовался своей работой. Затем двинулся в сторону моста Ватерлоо. Он не знал лучшего места, чтобы наблюдать рассвет. Чернота ночи вот-вот пойдет трещинами под ударом зари, и он вполне мог, прежде чем отправиться к Хенли, потратить несколько минут на то, чтобы проследить за многоцветным сражением.

По правде говоря, любой повод годился для того, чтобы отдалить встречу с издателем, поскольку Уэллс не сомневался, что идея нового романа не вызовет у Хенли большого восторга. Он, разумеется, согласится напечатать его, но не удержится от обычной своей проповеди, с помощью которой мечтал обратить Уэллса на путь истинный, то есть помочь ему войти в Историю литературы. А почему бы наконец и не прислушаться к советам издателя? Может, хватит работать в расчете на наивных читателей, которых так легко увлечь рассказом про приключения, любой более или менее ловко придуманной историей? Может, пора обратиться к образованной публике, той, что презирает дешевую занимательность и предпочитает литературу серьезную и глубокую, способную объяснить мир, объяснить, если угодно, какая судьба ждет человечество через века? Наверное, пора и вправду рискнуть и взяться совсем за другие истории — те, что иначе воздействуют на людские души, становятся своего рода откровением, как того хочет Хенли.

Погруженный в подобные мысли, Уэллс повернул сперва на Чаринг-Кросс-роуд, а затем на Стрэнд. Между тем новый день уже вступал в свои права. Понемногу небесная чернота растворялась, давая путь очень быстро начавшей светлеть на горизонте неистовой, почти нереальной синеве и приобретая нежный фиалковый оттенок, который сменится оранжевым. Вдалеке писатель различил очертания моста Ватерлоо, и они становились все более четкими в умирающей темноте, медленно поглощаемой светом. До его слуха уже доносилась симфония легких и таинственных звуков, и он радостно улыбнулся. Город просыпался, и эти едва заметные, рассыпанные в воздухе звуки скоро сменятся упорным клокотаньем жизни и даже невыносимым грохотом, который, вероятно, постепенно превратится в милое пчелиное жужжание, разлетаясь по космическим тропкам и возвещая, что на третьей планете Солнечной системы есть жизнь.

И хотя, шагая к мосту Ватерлоо, Уэллс видел только то, что лежало впереди, каким-то образом он чувствовал себя участником грандиозного театрального действа. Но из-за того, что в него было вовлечено все без исключения население города, его некому было показывать. Если, конечно, не считать внимательных марсиан, которые наблюдали за человеческими делами, как сам человек, вооруженный микроскопом, наблюдает за крошечными созданиями, кишащими в капле воды. Так, судя по всему, оно и было на самом деле. Пока Уэллс рассеянно шагал вдоль Стрэнд, десятки лодок, нагруженных устрицами, бороздили делавшиеся все более оранжевыми воды Темзы, направляясь в сторону Биллингсгейта, где цепочка людей-муравьев выгружала улов; а в богатых районах, где царил запах дорогих булочных и аромат фиалок из корзин цветочниц, люди выходили из своих роскошных домов и шли в не менее роскошные кабинеты, пересекая улицы, уже заполнявшиеся кабриолетами, каретами, омнибусами и прочими транспортными средствами на колесах, которые ритмично постукивали по брусчатой мостовой; а в вышине фабричные трубы изрыгали дым, переплетавшийся с туманом, выдыхаемым рекой, так что получалась густая и липкая завеса; а целая армия телег и тележек, которые тянули мулы или толкали человеческие руки, наполненных фруктами, овощами, угрями и осьминогами, искала место на рынке Ковент-Гарден среди гама и криков; а инспектор Гарретт, не успев толком позавтракать, спешил на Слоун-стрит, где его дожидался испуганный мистер Фергюсон, чтобы сообщить, что кто-то стрелял в него накануне вечером, в доказательство чего предъявил дырку, пробитую в шляпе пулей, так что из отверстия, как червяк, высунулся его пухлый палец; и Гарретт цепким взором осматривал место происшествия, и рыскал по саду, окружавшему дом, и не мог удержать выразительную улыбку при виде милой птички киви, нарисованной кем-то на песке, и, метнув быстрый взгляд на улицу, чтобы убедиться, что никто за ним не следит, он поспешно стер птичку ногой, после чего выбрался из кустарника, пожимая плечами и одновременно скроив притворно растерянную мину, чтобы Фергюсон понял, что он не обнаружил никаких следов; а в комнатке пансиона в районе Бетнал-Грин Джон Пичи, человек, который, до того как утонул в Темзе, был известен под именем Тома Бланта, сжимал в своих крепких объятиях обожаемую им девушку, Клер Хаггерти, счастливую тем, что ради нее он сбежал из будущего, из безотрадного 2000 года, где в тот самый миг капитан Шеклтон провозглашал противно тонким голосом, что если и было хоть что-нибудь хорошее в этой войне, так это то, что она, как ни одна другая, объединила людей; а Гиллиам Мюррей огорченно качал головой, обещая себе, что это будет последняя из организованных им экспедиций, что он сыт по горло нападками всяких недоумков и тем, что какой-то наглец мажет навозом фасад его конторы, что пришло время готовить собственную смерть, изобразив дело так, будто его сожрал один из драконов, населяющих четвертое измерение; а Чарльзу Уинслоу снилось, будто острые зубы дракона с жадностью перемалывают его кости, и он просыпался весь в поту, пугая своими криками китайских проституток, спавших рядом с ним; в то время как его кузен Эндрю стоял, опершись на перила, на мосту Ватерлоо и наблюдал за восходом солнца, заметив краем глаза, как в его сторону направляется мужчина с уже знакомым ему птичьим лицом.