Райдо Витич - Проект Деметра

Мудрый детт объяснил бы ей, что это заложено природой.

Мудрая традиция соединила бы их под сводами святилища, а после молодые бы на месяц поселились бы в стиппах – специальных поселениях для молодых, святых, закрытых. Где их бы никто не тревожил, не мог бы зайти. Высокий глухой забор ограждал бы от нескромных взглядов и любопытства, а страж, кому одному дано было входить на землю родового святилища, где закладывалось продолжение рода, приносил бы пищу и охранял покой пары.

Но у Эрлана не было возможности отвести Эйорику в родовое святилище. У него не было возможности даже провести обряд помолвки. Дейтрины уничтожили, святилища были единичны, стиппы разорены и осквернены.

Девушку лишили слишком многого, как их всех, и единственное что он мог сейчас, помочь ей – раскрыться, рассказать и подсказать. Мягко и осторожно приручить к себе.

Он чувствовал ее взгляд спиной, затылком, чувствовал опаску и недоверие напополам с влечением и пока не знал, как поступить, чтоб первое не увеличить, а второе не свести на нет.

Эра топала рядом с Майльфольмом, а смотрела на Эрлана и боролась с собой.

Она запуталась в собственных мыслях и ощущениях. Она не узнавала саму себя и хотела понять, что произошло с ней, когда и каким образом.

Мужчина влек ее, влек как никто и никогда. Возможно в этом дело.

Личная жизнь Эрики была, мягко говоря, никакой. Случались увлечения, как и влечения, но она всегда отдавала себе отчет в своих желаниях, как и действиях, так и в сути того, кого выбирала. Но видно, лишенная природой главного, была лишена и приложения к тому. Ни разу у нее так и не случилось быть с мужчиной. Как рок висел – то с первого момента, то в последний, что-то вмешивалось и раскидывало неудачливых влюбленных. Какая-то глупость, мелочь, но с постоянством похожим на проклятье – то звонок, то вызов, то вдруг сирена, то стук в дверь, то его выдергивали, то ее.

Смешно сказать, но в свои годы она так и была девушкой.

В свое время еще пыталась бороться с роком, но потом сдалась и боролась уже с природой, отлично понимая, что против нее спасенья нет. И принимала все как есть, уверенная что все из-за ее дефекта. У нее не было регул. Природа лишила ее возможности зачать.

В свое время мать таскала ее по врачам, но те лишь разводили руками – все в норме, но менструации нет и быть не может, и никто не мог объяснить причину этого явления.

Возможно, это и решило ее судьбу. Ее охотно взяли туда, куда женщин берут с трудом. А семья поставила на ней крест, точно зная, что она не родит ребенка и потому не создаст полноценную семью.

Но все было еще хуже, чем думала родня – она не смогла даже банального любовника завести. Даже здесь, даже с Майльфольмом, в глухом лесу один на один столько дней… и то ничего не было.

Природа смеялась над ней и убивала все надежды, рождая немотивированную злость внутри.

– У вас было, что-то с Нейлин, правильно? – покосилась на стража. Тот не смог посмотреть в глаза в ответ. Долго молчал и ответил:

– Я знаю, что виновен. Знаю, что не искуплю проступок одной жизнью, ведь сломал одним махом множество судеб. Молодым всегда кажется, что законы мира несовершенны, что взрослые чего-то недопонимают, и только с годами приходит, что не понимал именно ты. Я не оправдываюсь, но… я был мальчишкой. Из поколения в поколение моя семья служила роду Лайлох, и мне, мне вдруг доверили светлую. Девушку! Я возомнил. Сразу получив недосягаемое, то о чем представить не мог, мне показалось, что обласкан самой судьбой и могу взлететь выше… Прости.

Эра неуверенно плечами пожала:

– Я причем?

– Я сломал судьбу и тебе.

– Не думаю. Мы взрослые люди. Что было у водопада – ясно, не мое. Твоя подруга видимо через меня хотела дотянуться. Понять можно. Непонятно, почему меня выбрали. Неприятно. Марионеткой быть всегда неприятно. Но переживу, – усмехнулась невесело.

Майльфольм внимательно посмотрел на девушку:

– Ты так и не поняла?

– Что именно?

Мужчина даже остановился. Оглядел Эру и нахмурился:

– Ты не поняла, что Нейлин твоя сестра? Что я сломал судьбу тебе, ей, Эрлану, его брату и себе. И множеству других – ваших родителей, друзей.

У Эрики сердце замерло.

– Нейлин… кто?

– Твоя сестра. Старшая сестра.

Девушка потерла горло, бесцельно оглядываясь:

– Моя сестра далеко отсюда.

И смолкла.

Ну, конечно! Какая же ты дура, Ведовская!…

Все стало ясно и то, что ей втолковывали о том, что она здешняя, уже не требовало доказательств.

Эра почувствовала себя раздавленной, убитой. Хотелось сесть под дерево и там остаться. Вся жизнь, понятная и размеренная, все чаянья и переживания, она сама – все полетело кувырком и оказалась миражом.

Какого черта, кто, зачем?!…

Эра привалилась к дереву и стекла по нему, обтерла лицо руками, пытаясь прийти в себя. Мыслей не было – пустота в голове до звона. И только не понимание – почему так, кто это устроил и зачем. Знал ли Стефлер, посылая их сюда? А она сама, догадывалась, что не имеет отношения к Ведовским? И не Ведовская, а какая-то Фиг Хрен Знает Патма. Светлая, умеющая лечить прикосновением, шагающая с женихом и возлюбленным покойной сестры, которую не знает, в неизвестный ей Тоудер к неизвестному ей дяде и опекну для встречи с известными людьми.

Бред!

Но факт.

– Эя?

Над ней склонился Эрлан, чуть сжал плечо, заставляя посмотреть на себя. Взгляд был озабочен и ласков, но именно это и добило. Эрика выставила палец:

– Не трогай меня. Не прикасайся. Не подходи. Не разговаривай, – процедила.

Она бы с удовольствием вообще ушла от всех, чтобы побыть одной, прийти в себя. Но не было возможности. И девушка понимала пока лишь одно – природа, судьба или Бог, в очередной раз лишили ее надежды, окончательно раздавили.

Она не женщина, она не дочь, не сестра, не жена. Она кто угодно – игрушка, боец, подкидыш, бедный родственник. И от этого можно бегать, но все равно не убежать.

Эрлан хмурился, пытаясь понять, что произошло. Презрительно и подозрительно уставился на стража:

– Что ты сказал ей?

– Что Нейлин – сестра, – выпалил тут же и только потом сообразил.

Эрлан сжал переносицу пальцами: понятно. Непонятно, что делать.

У него было ощущение, что он вновь теряет Эю.

"Послушай", – сжал ей чуть руки. Она тут же дернулась, как ожглась и встала:

– Держись от меня подальше, – отчеканила. – Помни, что ты мне родственник. Как -никак – жених сестры.

И двинулась вперед, стараясь получить значительную дистанцию и тем время, чтоб прийти в себя и все обдумать.

Мысли были невеселыми, да куда там – откровенно паршивыми, от них впору было вздернуться на первом же дереве.

Все ее детство и юность оказались фальшивыми – от личного номера до записей в медфайлах, от ее долга перед семьей до желаний устроить личную жизнь, от усилий быть полезной до тех переживаний, оглушающей безысходности, когда она лежала овощем в госпитале. То, что было важно, оказалось неважным, то что нужно – ненужным или недостижимым. Появился огромный пробел длинной в двадцать семь лет. И чем его заполнять, она не знала, да и не была пока готова. Ей бы принять для начала, свыкнуться, как говорят "переспать с этим фактом".