Георгий Мартынов - Каллистяне

Вслед за каллистянами, очевидно решившими не прятаться от гиселий внутри станции, Широков и Синяев достали пистолеты.

Перед тем как выйти из корабля на землю Сетито, Диегонь предложил им кью-дьели, но они отказались, предпочитая привычное земное оружие, которое, в числе прочих вещей, оказалось в их багаже. Кто и зачем положил его в чемоданы, они не знали. Но теперь пистолеты пригодились.

Гисельи приближались. Вот-вот раздадутся выстрелы и протянутся навстречу хищникам огненные нити кью-дьелей. Но птицы внезапно круто повернули в сторону и направились к белому шару звездолета. Может быть, они испугались такого количества людей?

– Нет, – ответил Мьеньонь на вопрос Синяева, – гисельи ничего не боятся. Кто их знает, почему они передумали.

На вершине корабля виднелась крохотная фигурка кого-то из экипажа.

– Видит ли он их? – тревожно сказал Диегонь.

– Наверное, видит.

Гисельи все ближе подлетали к шару, где все так же стоял одинокий человек.

– Почему он не спускается вниз? – топнув ногой, сказал Диегонь. – Их слишком много. Ему не справиться со всеми.

Синяев достал из чехла сильный бинокль и поднес его к глазам.

– Это, кажется, Ньяньиньг, – сказал он. – Он что-то рассматривает на той стороне и стоит спиной к птицам.

Но если Ньяньиньг не видел опасности, то должен был услышать шум крыльев. Никаких признаков, что он знает о птицах и готов отразить нападение, не было заметно.

– Идите вниз! – крикнула Дьеньи, точно инженер мог услышать ее на таком расстоянии.

– Ваше бесшумное оружие здесь бесполезно, – сказал Широков. – Попробуем наше.

Он поднял пистолет и три раза выстрелил в воздух.

– Обернулся, – сказал Синяев.

Было видно, как Ньяньиньг метнулся к люку подъемной машины. Едва он скрылся, гисельи пролетели над самой вершиной шара. Синяев видел в бинокль, как одна из птиц ударилась о кессиндовую поверхность.

– Еще секунда промедления, – сказал он, опуская бинокль, – и она схватила бы его.

– Спасибо, Петя, – сказал Диегонь.

– Каллистяне во всем избегают шума, – засмеялся Широков. – Но иногда шум может оказаться полезным.

– Кетьр! – воскликнула Дьеньи.

– Так вот он на что засмотрелся! – сказал Линьг.

Зверь только что показался из-за корабля. По-видимому, он обходил его кругом, рассматривая незнакомый предмет. Благодаря тому, что кетьр находился возле корабля, размеры которого были хорошо известны людям, они смогли составить ясное представление о размерах животного.

– Чудовище! – сказал Синяев.

Ничего другого и нельзя было сказать. Зверь, не менее шести метров в высоту и двенадцати в длину, вполне заслуживал названия чудовища. Даже рядом со звездолетом он казался огромным. Темно-серая туша на неимоверно толстых коротких ногах, казалось, не шла, а ползла по равнине. Раздвоенный хвост волочился по земле. Непропорционально тонкая шея оканчивалась маленькой головой, которую нельзя было рассмотреть на таком расстоянии даже в бинокль. Обнаженное, без шерсти, тело кетьра тускло блестело.

– Я во что бы то ни стало хочу увидеть его вблизи и сфотографировать, – сказал Широков. – Когда еще выпадет случай встретить живого бронтозавра? (Бронтозавры – гигантские животные из группы динозавров, жившие на Земле в мезозойскую эру.)

В возбуждении он даже не заметил, что говорит по-русски. Бьяининь перевел его слова.

– Откуда вы хотите его снять? – спросил Линьг.

– С корабля, – ответил Широков.

Он поспешно стал надевать крылья. Фотоаппарат висел у него на плече, и за время короткого пребывания на Сетито было сделано уже много снимков.

– Я не пущу тебя одного, – сказал Синяев.

– Только не вздумайте опускаться на землю, – предостерег их Диегонь. – Кетьр очень опасен и, несмотря на внешнюю неуклюжесть, может бегать очень быстро.

– Мы будем об этом помнить, – ответил Синяев.

– Может быть, лучше не надо? – сказала Дьеньи, и Широков вдруг вспомнил, что точно такие же слова сказал ему Куприянов в тот памятный день, когда он впервые собирался лететь на крыльях вместе с каллистянами, после их выхода из шара на поле под Курском.

Где сейчас Михаил Михайлович? Жив ли он? Вспоминает ли о нем?..

– Осторожнее, – тихо прибавила Дьеньи, и в узких прорезях ее темных глаз Широкову почудился мелькнувший огонек.

– Кетьр же не летает, – ответил он. – Какая же может быть опасность? А гиселий давно уже не видно.

Они сразу включили полную скорость, опасаясь, что зверь отойдет от звездолета и тогда окажется на снимке слишком мелким. Расстояние в один километр, отделявшее корабль от холма, преодолели за одну минуту.

С близкого расстояния кетьр казался еще более неуклюжим, чем издали. Они хорошо рассмотрели его морщинистую, как у земного слона, голую кожу и странно маленькую плоскую голову.

– Настоящий бронтозавр! – крикнул Широков.

Синяев кивнул головой.

Кетьр, очевидно, услышал. Он поднял голову, и они увидели его злые глаза, так же, как у гиселий, горевшие зеленым огнем.

Опустившись на вершину шара, Широков поспешно снял крылья и взялся за аппарат. Кетьр был виден отсюда как на ладони.

Снимок за снимком Широков использовал всю пленку. Жалеть не приходилось, – такой случай мог никогда не повториться.

– Ну вот и все! – облегченно вздохнул он, щелкнув последний раз затвором и сняв, через телеобъектив, морду зверя. – Жаль, что нет киноаппарата.

Но, оглянувшись, он никого не увидел позади себя. Синяев исчез. Его крылья лежали у люка подъемной машины.

«Пошел за камерой», – обрадовался Широков.

Кетьру, очевидно, надоел корабль. Он медленно повернулся и пошел к лесу, не оборачиваясь.

– Он не считает нас опасными для себя, – сказал Синяев, снова появляясь наверху в сопровождении Ньяньиньга. – Отойди немного!

У него в руках была кинокамера.

Пять минут, пока кетьр не отошел слишком далеко, Синяев непрерывно снимал его.

– Теперь на Земле увидят, как он ходит, – удовлетворенно сказал он. – Жалко, что гисельи не попали на пленку.

– Спасибо! – сказал Ньяньиньг, обнимая Широкова. – Это вы спасли меня.

– Как это вы чуть не прозевали?

– Меня поразило появление кетьра, – пояснил инженер. – Я его никогда раньше не видел.

Они втроем вернулись на холм.

Широков и Синяев еще не были внутри станции. Они с интересом рассматривали внутреннее убранство первого каллистянского дома, увиденного ими не на рисунке. Но обстановка была очень простой и ничего нового для себя, кроме, разумеется, аппаратов бьеньеты, они не увидели.

В доме было три комнаты. Одна из них была жилой, и в ней находились сейчас Вьеньонь и Синьянь. Во второй помещались агрегаты, дающие бьеньетоэнергию, а в третьей – приемные и передающие устройства.