Вадим Тарасенко - Любимец Бога

– Здравствуй, Игорь. – Иван Антонович расслабленно откинулся на спинку кресла. И, отсекая в общем-то ненужные общие слова, сразу добавил: – Утешать не надо. Не красна девица. В конце концов, таких, как я, – подавляющее большинство.

– Иван, я ознакомился с протоколом по твоему делу. – Сотрудник аппарата Совета Развития Игорь Николаевич Переверзев вопросительно посмотрел на собеседника и, не дождавшись ответа, закончил: – Ты не добрал две десятых процента.

– Две десятых процента или двадцать два процента, какая разница. Человек, не допрыгнувший до противоположного края пропасти миллиметр, и человек, не допрыгнувший метр, заканчивают одинаково. Оба разбиваются.

– Иван, всего две десятых процента. Борись.

– Этот же Большой Бэби умнее меня. Если он посчитал, что я уже отработанный материал, значит, так и есть. И ты знаешь, Игорь, я впервые за последний год почувствовал облегчение. Все для меня стало ясно и определенно. Жить, судя по тому, что Бэби заинтересовался моей судьбой, осталось мне немного. Да и смерти я не боюсь… если честно, то даже жду ее.

– Ваня…

– По крайней мере, у меня появился шанс в скором времени увидеть и Машу и Бориса. Там увидеть. А чтобы почувствовать себя счастливым, я уберу из себя чип. Зачем он мне?

– Иван, не сдавай свой чип. Борись за свою вторую жизнь.

– Зачем? Да и нереально все это. Вот скажи ты, приближенный к верхам, живущий в Нью-Йорке, был ли хоть один случай изменения решения этого Большого Пацана? Я не считаю отдельные исключения – голливудские знаменитости и прочие пупы и пупочки земли. А так, для простого смертного? Молчишь? То-то же. Не было таких случаев. Так что, Игорек, сниму я этот чертов «надсмотрщик» и поживу хоть немного без этого ежесекундного пригляда и изматывающей гонки за этими драгоценными процентами.

– Ваня…

– Уже семьдесят один год Ваня. Тебе что, скучно будет во второй жизни без старого друга?

– Мою кандидатуру Главный Компьютер еще не рассматривал, – растерянно пробормотал нью-йоркский собеседник.

– Игорек, ты хоть перед старым дружком не строй из себя Деву Марию. Даже в глухих марсианских поселках и то догадываются, что высокопоставленные сотрудники аппарата Совета Развития знают пароли доступа в память Главного Компа и могут узнать свой процент на данный момент времени. Разве не так? – Мужчина вскочил с кресла и подошел вплотную к экрану видеофона.

Плазменный экран легко передал мельчайшее дрожание зрачков Переверзева.

– Так. – Человек на экране отвел глаза.

– И какой твой промежуточный результат?

– Сто два процента.

– Поздравляю. – Иван Антонович отвернулся от видеофона.

– Иван, – раздалось у него за спиной, – я понимаю твою горечь. Но… ну я не знаю, что еще сказать. Ведь только две десятых процента.

– Знаешь, Игорь, – хозяин квартиры вновь сел в кресло, – я не хочу второй жизни. Видит Бог, не хочу. Но мне обидно, обидно не за то, что я не прошел, а за то, что какой-нибудь американец, проживший жизнь послабее меня, получит вторую жизнь. Обидно, что какой-нибудь государственный чинуша имеет больше шансов еще одну жизнь прозаседать в роскошном кабинете, чем талантливый врач или инженер получить вторую жизнь.

– Обидно, но ничего не поделаешь. Американцы больше платят в Объединенный Центр репродукции человека. Им и квота больше. Ситуация стара, как мир. Кто платит, тот и заказывает музыку.

– А госчиновники себя, естественно, не обидели, когда принимали «Закон о весомости профессий» для Главного Компьютера. Тоже старо как мир. Ладно, Игорь. Спасибо за участие. Но судьбу, как говорится, не обманешь. Мне осталось немного. Уж в чем-чем, а в этом Большой Засранец не ошибается – точно высчитывает, сколько человеку осталось. И я хочу это немного прожить без надзора. Пусть у меня хоть в конце жизни будет сплошной День Веселья. Займусь своим любимым хобби – повожусь с моими ненаглядными микробами. Я же такую лабораторию себе отгрохал на пенсии… Эх, что там говорить. Пока, Игорь.

Там же. 14 августа 2191 года.

Понедельник. 13.30 по местному времени.

– Привет, Иван. – Игорь Николаевич Переверзев на экране видеофона выглядел бодрым и энергичным.

– Привет, чиновник.

– О, что значит человек без «надсмотрщика». Говоришь, что хочешь, и не думаешь о том, как это может истолковать Главный Компьютер.

– Игорь, тебе рассказать, как и ты это можешь сделать?

– Не стоит. Твой способ из тех, в которых предлагается сжечь собственный дом, чтобы согреться.

– Знаешь, иногда находишь счастье в шалаше, а во дворце тюрьму.

Переверзев не ответил. Повисла пауза.

– Игорь, что-то случилось? – Неожиданно о себе напомнила немного утихшая боль в груди.

– Да, – ответ был лаконичен и понятен.

– Что?

И после секундной паузы с другого континента ударило:

– Вчера нашлась Жизненная Запись Бориса. В пруду, в парке, за пять километров от Главного технического управления ООН. Чистили пруд и обнаружили.

– В тот же день, когда и улетел, – после долгой паузы наконец произнес Иван Антонович.

– Не понял.

– Жизненную Запись Бориса нашли тринадцатого августа. И нырнул он в гиперпространство тоже тринадцатого августа.

– Это знак, Ваня. Добрый знак.

– Ее можно восстановить?

– Да. Этим уже занимаются.

– И когда ее восстановят?

– Не знаю. Может, через неделю, может, через месяц. В таком деле спешить не надо. Это будущая память обновленного человека. И с самим обновлением спешить не надо. Вдруг вернется Борис? Зачем тебе два Бориса?

– Я понимаю, Игорь. Спасибо, что позвонил.

«И что же теперь мне делать? Сколько мне осталось жить? Год, два? Или… Как там говорил Игорь: "Иван, борись"?»

Там же. 21 августа 2191 года.

Понедельник. 8.03 по местному времени.

Ярко-желтое светило вздыбливалось из-за леса. Его лучи неслышной поступью приближались к человеку, прислонившемуся спиной к могучей древней сосне. Иван Антонович любил это место и часто, особенно после вердикта Совета Развития, поднимался к сосне, стоящей у самого края обрыва. Двадцатью метрами ниже плавно текла Припять. И мысли его здесь текли так же плавно, неторопливо. Он уже спокойно думал о том, что совсем недолго осталось ему любоваться этим пейзажем. И уж точно он не увидит смерть этой древней сосны. Мозг, больше не обремененный повседневной суетой занятого человека, как бы копил в себе силы, чтобы потом «выстрелить» какой-нибудь добротной мыслью. Внизу под обрывом начинался тоннель Трансюжноазиатской магистрали. Иван Антонович взглянул на часы. Через десять минут пронесется красавец-экспресс. Вид этого мощного, удлиненного тела, которое уверенно вонзалось в черную дыру тоннеля, ныряющего под реку, всегда захватывал Ивана Антоновича.