Юлия Латынина - Проповедник

Ласси усмехнулся.

— Так что сам понимаешь, Рон, — когда ты явился на ферму и предложил установку в подарок, я было решил, что тебе донесли о нашем плане, и перепорол всех своих людей. А когда я понял, что твой подарок от чистого сердца, я решил, что поживу на ферме подольше, чем месяц.

Я сидел, как заяц, с которого содрали шкурку. Я представил свою сожженную ферму и в этой сожженной ферме — Дена и Агнес. «Господи, подумал я, — неужели это ты подсказал мне подарить эту вонючую лейку?» А потом я поглядел на Ласси и подумал: как же нам быть теперь с нашей дружбой? Как я буду дружить с человеком, который хотел убить мою жену и сына и не убить даже, а сначала… Какого дьявола этот ван Роширен полез со своим дурацким вопросом?

— Так что же, — сказал Ласси, — нам делать?

Он не смотрел на меня, и я не смотрел на него.

— Завтра, — ответил ван Роширен, — я проповедую у Облачного храма, вы должны оба быть там и рассказать людям все, как вы рассказали мне, — и о том, господин Ласси, что вы хотели сделать с Денисоном, и о том, господин Денисон, как Господь вас спас через ваш собственный выбор.

Что ж? На следующее утро мы погрузились в машину и поехали. Я вел машину, а Ласси сидел рядом и дремал от усталости. На шею, в знак покаяния, он повесил веревку, довольно грязную, и снять ее отказался.

Трое людей его остались в своей вчерашней одежде, только автоматы, по-моему, убрали под сиденье.

Столица страны бежала мимо нас, праздничная и умытая. Мы миновали трехэтажное министерство внутренних дел, с двумя нижними каменными этажами и верхним деревянным. В палисадничке министерства копошились розовые свинки, стадо гусей успешно перешло дорогу на красный свет.

Что ж, покаяние так покаяние! Я представлял себе, что будет сегодня с газетами. Это раньше называлось публичной исповедью, а теперь это называется сенсацией дня. Матерый террорист, племянник полковника, стоит перед Христом с веревкой на шее…

Я свернул на проспект Единорога: вдалеке за рекой мелькнуло шестнадцатиэтажное здание компании и витые, как улитки, верхушки павильонов Облачного храма. По мосту к храму спешил народ.

Справа потянулась белая стена, огораживавшая дворец Президента. В конце стены, за позолоченной загородочкой, украшенной узором в виде бьющих передними лапами в воздухе львов, возвышалась статуя Президента. У ног статуи стояла мисочка с кислым молоком. Перед статуей маялся десяток солдатиков.

Ласси положил мне руку на плечо и подмигнул. В этот миг солдатики повернулись к нам боком и замерли, как игрушка, у которой кончился завод. Тревожно взблеснула мигалка, и поперек проспекта на нас вылетел кортеж с машиной Президента.

Черт побери! Ван Роширен не сказал нам, что Президент тоже будет на проповеди! Каяться при августейшей роже — так мы не договаривались!

Но в этот миг президентский лимузин запел тормозами и ушел вбок. Сопровождавшие его мотоциклисты схватились за автоматы. «Поворачивай!» закричал Ласси. Один из мотоциклистов бросил мне под машину гранату, и машина перекатилась через нее раньше, чем она разорвалась. Я повернул руль вправо и перескочил через какую-то канавку. Фигурная решеточка, ограждавшая статую отца отечества, разлетелась в куски, солдатики брызнули кто куда. Я развернулся и нажал на газ. Стекло сзади запело и раскололось, вдалеке гнусно запели сирены, а трое на заднем сиденье выхватили автоматы и начали весело отстреливаться.

Впоследствии я сообразил, что нам следовало оставить тех троих, что сидели на заднем сиденье, у ван Роширена. Потому что хотя я их рож и не знал, в охране Президента их знали наверняка; и что, скажите, должен думать гвардеец, если он сопровождает Президента к Облачному храму, а им наискосок выезжает машина с тремя известными террористами-смертниками на заднем сиденье?

Скажем прямо, мне даже не в чем особенно было обвинять гвардейцев, потому что им очень трудно было предположить, что террористы едут к Облачному храму на публичную исповедь перед народом и журналистами.

Но все это я сообразил потом. А тогда я вел машину и ни о чем особенно не размышлял. Помнится, я умолял Ласси лечь на пол. Нас преследовали, и те трое отстреливались, как умели. А так как они это хорошо умели — это-то и была их профессия, — то через полчаса они застрелили последнего мотоциклиста.

В воздух поднялись вертолеты, но я уже свернул в узкие улочки торговой части города, где вторые этажи нависали над мостовыми, словно шляпки гриба, и где с воздуха разглядеть было ничего невозможно. После этого я проехал разрушенным водостоком. Там мы бросили машину, забрали из нее вещи, приглядели у обочины грузовичок, вынули из грузовичка стекло, залезли внутрь и поехали от греха подальше. Нам удалось выбраться из города еще до того, как полиция перекрыла все дороги.

Ни о каком возвращении домой не могло быть и речи. По приказу Ласси я поехал на северо-восток. Вскоре машина начала петлять меж гор, похожих на гигантскую каменную лапшу, порубленную мечом.

Радиоприемник в грузовичке был сломан. Через два часа мы остановились в придорожном магазинчике, чтобы купить новый. Ласси сделал несколько звонков. Он вернулся очень бледный и сказал, что не может дозвониться до своей фермы: в этих местах, до самых гор, действовали только местные линии.

Мы покатили дальше, с включенным радио.

Я был прав — сегодняшняя проповедь оказалась сенсацией, ничего не скажешь. Все обзоры новостей начинались с рассказа о покушении на Президента.

Официальный четвертый канал сообщил следующее:

«Президент, желая явить солидарность с народом, сегодня утром намеревался посетить Облачный храм, где проповедовал имеющий некоторую популярность священник ван Роширен. О предстоящем визите, ввиду возможности покушения, было известно лишь ближайшим лицам президентского окружения. Тем не менее заговорщикам удалось проникнуть в тайну. По сообщению начальника охраны Президента, майора Ишеддара, предателем оказался некто Кирилл Дай, его второй заместитель. Агент террористов, однако, не дался живым и был застрелен при аресте.

Столкнувшись с машиною Президента на проспекте Единорогов, террористы немедленно открыли стрельбу. Жизнь главы правительства была спасена чистой случайностью и самоотверженностью майора Ишеддара, который первым осознал, что происходит, и начал отстреливаться.

Президент немедленно вернулся в свою резиденцию, где с обычным хладнокровием продолжил занятия текущими делами».

Не все комментаторы были столь подобострастны. Одни намекали, что с Президентом сделалась истерика. Другие предсказывали эпидемию расправ, предлогом для которых станет это покушение. Третьи выражали уверенность в том, что предполагаемый изменник, Кирилл Дай, взят живым, а сообщение о его смерти пущено для вящего удобства начальника охраны. Все, однако, сходились на том, что мы начали стрельбу первыми. О ван Роширене не говорили ни слова. И еще этот Кирилл Дай!