Валерий Вотрин - Журнал «Приключения, Фантастика» 1 96

— Не смей! Пусти меня в себя! Пусти-и-и!!!

— Прочь!!!

Иван наливался силой. Он отдирал, отрывал от себя лапу за лапой. И наконец, скрипя зубами от невыносимой боли, с хрустом рвущихся сухожилий, он отодрал от себя черного беса. Вскинул его на руках вверх. И со всего размаху бросил оземь.

— Сгинь, нечисть, навсегда! Сгинь!!!

Все закрутилось, завертелось перед глазами.

И увидел он, что не в рубке управления стоит, не в звездолете чужаков, что притих на широком земном поле, а в башне полуразрушенного замка с каменными зияющими бойницами, продуваемого недобрыми ветрами, замка, что охраняет среди прочих внешних барьеров вход на планету Навей. Да, это был Спящий мир. Иван сразу узнал его.

— Пощади-и!!! — тоненько пропищало снизу. Убогое морщинистое существо, получеловек-полукрыса, уродливое ничтожество тряслось у его ног, вздымая вверх тонюсенькие птичьи лапки. Было. Так уже было! Иван встряхнул головой, избавляясь от наваждения. Но Спящий мир не пропал. Ничего не изменилось. Напротив, он вдруг ощутил в руке рукоять меча, того самого. Да, он тогда пожалел крысеныша. Пожалел! Как давно это было, как нелепо и смешно. Но не время предаваться воспоминаниям. Иван поднял меч.

— Я умира-а-а-ю-ю… — протянула гадина столь жалостно, что и впрямь поверилось: вот сейчас умрет!

Картины чудовищного сверхбытия Пристанища обрушились на Ивана, ведь они брели по его тропам вместе, рядом, как же так… Нет! Нельзя дважды войти в одну и ту же воду. Нельзя!

Морщинистое ничтожество, на бегу оборачиваясь мерзкой волосатой крысой, бросилось в угол, в кучу старого затхлого хлама. Но было поздно — острие меча настигло его, пронзая, пригвождая к грязному дубовому полу.

— Прости, мой лучший друг и брат, — с горькой усмешкой выдавил из себя Иван, — это надо было сделать еще тогда, сразу. И прощай!

Он не стал выдергивать меча. Этот меч навеки испоганен, нечист.

И вообще, пора избавляться от суетного!

Иван повернул голову. И увидел, как в бойницу из мрака и темени просачивается лучик, тонкий солнечный лучик. Спящий мир просыпался. Ну и пусть. Плевать на него! Для очищения иногда надо возвращаться на круги своя. Вот он и вернулся… Очищение?! Да, все верно, ведь ему предстояло пройти через очистительные круги Света. Он все помнил. И главное, он помнил, что в него верит Пославший его. Иди, и да будь благословен! На душе было легко и покойно, как никогда. Теперь, после изгнания беса, душа его была чиста и светла. Он прошел один круг.

И он пройдет другие!

Иван открыл глаза.

Светлана спала тихо, казалось, что она не дышит, лишь верхняя губа, нежная и чуть вздернутая, слегка подрагивала. Пускай спит. Он осторожно приподнял голову, сел, обхватив колени, глядя на черное пятно в сером ворсистом полу. Это было даже не пятно, а затягивающаяся на глазах дыра… по краям ее топорщились черные вороньи перышки и отвратительные, грязные, жирно поблескивающие волосинки, крысиный след. Сгинул! Туда ему и дорога! А ей… ей необязательно знать про все это, пусть спит, ведь завтра будет трудный день. Завтра? Иван собрался, замер — его внутренние часы работали, им не нужны были ни, солнце, ни луна, ни батарейки. Не завтра, а уже сегодня! И это первый день года, нового года -2486-го от Рождества Христова.

Корабль плыл над руинами, плыл в черном тягучем воздухе почти над самой землей. Иван не включал прожекторов — зачем беспокоить это мрачное царство разрухи и уныния. Приборы ночного видения выдавали на обзорные экраны угрюмую картину. Лос-Анджелес лежал в развалинах — огромный, холодный, мертвый город с обвалившимися небоскребами, разрушенными домами, развороченными зданиями, в которых уже не угадывалось, что тут было раньше — банки, отели, конторы, магазины, а может, притоны или публичные дома… Улицы, переулки, закоулки, дороги, мосты вообще не проглядывались, они были завалены кирпичом, камнем, бетонными блоками, арматурой, металлом и прочим строительным мусором, искореженным, страшным, тянущим к черному небу свои ржавые изогнутые руки-прутья. Не было уже ни гари, ни пепла, ни гниющих трупов — все позанесло серой пылью, все позаросло скользким и мерзким мхом да лишайниками… Еще три-четыре года, думал Иван, и от развалин огромного прежде, многомиллионного вавилонского города не останется ничего кроме пологих, укрывающих былое сокрушенное величие холмов. Так и бывает в жизни. И с городами. И с людьми.

— Ну и чего мы сюда приперлись? — деловито осведомился Кеша.

Он стоял у Ивана за спиной, зевал и жалел, что влез в этот чертов шар. Ежели бы он остался на привычном кладбище, за эти денечки и ночки мог бы спровадить к их родному отцу дьяволу не меньше двух десятков студенистых гадин. А здесь что? Ничего, одни слова, болтовня. Надо бить гадов! А Иван все кружит над планетой, выжидает чего-то!

Светлана покачала головой. Она догадывалась, зачем Ивана потянуло сюда, в Западное полушарие. Но молчала. Ее тревожило совсем другое, ведь проклятущие негуманоиды-выродки там, в Системе, давно уже могли опамятоваться и разобраться с их «шариком», непослушным и строптивым, каждый день, каждый час их за любым углом могла поджидать кара.

Глеб Сизов тоже молчал. Он сидел в боковом кресле, укутанный в свою хламиду и думал. В подземельях и пещерах в адских муках корчились миллиарды землян, а они ничего не могли поделать. Да, конечно, можно было разгромить, разнести в пух и прах еще одну зону, еще десяток таких зон, передавить всех выползней в них, перебить гадин, подготовляющих приход чего-то еще более гадкого и ужасного… а дальше? А дальше — брошенные на произвол судьбы тысячи, миллионы людей без подпитки, без инъекторов, без пронизывающих насквозь и поднимающих со смертного одра даже трупы инфернополей, в конце концов, без даже самых малых запасов продовольствия и чистой питьевой воды. Это их смерть. Однозначная и предопределенная. Глеб молчал, и думал, думал, думал.

Хар просто лежал на полу с закрытыми глазами. И виделась ему родная Гиргея, прохладные темные струи, ласкающие плавники. Хару начинала надоедать его странная и непонятная миссия. Властительница троггов Фриада показала этим безумцам, как можно совладать с их губителями, как помочь их горю, но они почему-то думают о другом, они жалеют тех, кто уже умер и кто еще умрет, вместо того, чтобы жалеть тех, кто должен родиться, но никогда уже не родится. Одним словом, люди! Они говорят, что у них есть какой-то свой бог, и они больше надеются на него, чем на себя… Нет, лучше вспоминать дом, родной и совсем тихий океан, покойные не доступные чужакам глубины.

— Мы не приперлись сюда, — спокойно ответил Иван, — мы вернулись, чтобы исполнить то, что должны исполнить.

— Гуга не воскресить, — смутился Кеша и принялся теребить свою сивую бородищу.