Журнал «Если» - «Если», 1998 № 09

Внешностью своей он тоже был доволен. Не слащавая красота актера из сериалов и не стертое, «никакое» лицо. Красивый мужик, женщины в толпе его замечали и даже выделяли. Опять же — накачанный, но без перебора, без вздутых вен, уродливых мыщц и ежедневного фанатизма в атлетических залах.

И профессия нормальная — аудитор в солидной инофирме, и доходы приличные — на радости жизни хватает, но тоже без перебора — рэкетиров можно не опасаться.

Словно когда-то его ангел-хранитель определил раз и навсегда: «Быть тебе немного лучше всех». Немного — но лучше. А самое главное, Максима это вполне устраивало. Лезть выше, растрачивая жизнь ради более навороченного автомобиля, приглашения на великосветский раут или лишней комнаты в квартире… Зачем? Жизнь приятна сама по себе, а не теми благами, которые можешь урвать. В этом жизнь прямая противоположность деньгам, которые сами по себе — ничто.

Конечно, Максим никогда не задумывался об этом столь прямо. В этом одна из особенностей человека, сумевшего занять в жизни именно свое место — воспринимать все, как должное. Все идет так, как должно идти. А если кто-то остался ни с чем — сам виноват. Значит, проявил леность и глупость. Или — имел завышенный уровень притязаний.

Максиму очень нравилась эта фраза: «завышенный уровень притязаний». Она ставила все на свои места. Объясняла, например, почему его умная и красивая сестра прозябает с алкоголиком мужем в Тамбове. Искала ведь сама получше да поперспективнее… ну и нашла. Или старый школьный товарищ, второй месяц застрявший в травматологии. Хотелось ему укрупнить бизнес? Укрупнил. Хорошо, что жив остался. Культурные люди оказались, конкуренты по давным-давно поделенному рынку цветных металлов…

И лишь в одном случае Максим применял фразу «завышенный уровень притязаний» к себе самому. Но это была столь странная и сложная область… как-то даже задумываться об этом не хотелось. Проще не думать, проще смириться с тем странным, что происходило порой по весне, иногда — осенью и совсем-совсем редко — в разгар лета, когда жара обрушивалась совсем уж невыносимая, вытравляя из головы и рассудительность, и осторожность, и легкие сомнения в психической полноценности… Впрочем, шизофреником Максим себя не считал. Он прочитал немало книг, консультировался с опытными врачами… ну, конечно же, не вдаваясь в детали.

Нет, он был нормален. Видимо все же и впрямь существовало нечто такое, перед чем разум пасовал, а обычные человеческие нормы были неприемлемы. Завышенные притязания… неприятно. Но на самом ли деле они завышены?

Максим сидел в машине, в своей аккуратной, ухоженной «тойоте», не самой дорогой и новой, но уж куда лучше большинства машин на московских улицах. Двигатель был заглушен, и даже с нескольких шагов в утреннем полумраке случайный прохожий не разглядел бы его за рулем. Он провел так всю ночь, слушая легкие шорохи остывающего двигателя; озяб, но не позволил себе включить обогреватель. Спать не хотелось, как обычно в таких случаях. Курить — тоже. Ничего не хотелось: и без того хорошо было сидеть, вот так, без движения, тенью в припаркованной к обочине машине, и ждать. Одно обидно — жена снова решит, что он был у любовницы. Ну как ей докажешь, что нет у него любовницы, постоянной — нет, и все прегрешения сводятся к обычным курортным романам, интрижкам на работе и случайным профессионалкам в командировках… да и то ведь не семейные деньги тратились — клиенты уважение свое таким образом выказывали. И ведь не откажешься, обидятся. Или решат, что промашку дали и в следующий раз мальчиков приведут…

Мерцающие зеленью цифры на часах сменились — пять утра. Вот-вот выползут на работу дворники, район старый, престижный, тут с чистотой очень строго. Хорошо еще ни дождя, ни снега, кончилась зима, сдохла гадина, уступила место весне — со всеми ее проблемами и завышенными притязаниями…

Хлопнула дверь подъезда. Девушка вышла на улицу, остановилась, поправляя на плече сумочку, — метрах в десяти от машины.

Максим слабо улыбнулся, выбираясь из автомобиля. Тело повиновалось легко, мышцы не затекли за ночь, будто бы даже прибавилось сил. И это было верным знаком.

Нет, все-таки интересно, привидения на свете бывают?

— Галина! — крикнул он.

Девушка повернулась к нему. И это тоже служило верным знаком, иначе она бросилась бы бежать, ведь есть что-то подозрительное и опасное в человеке, подкарауливающем тебя ранним утром у подъезда…

— Я вас не знаю, — сказала она.

Спокойно сказала, с любопытством.

— Да, — согласился Максим. — Зато я знаю вас.

— Кто вы?

— Судия.

Ему нравилась именно эта форма — архаичная, немного напыщенная, но торжественная. Судия! Тот, кто имеет право судить.

— И кого вы собрались судить?

— Вас, Галина. — Максим был собран и деловит.

У него потемнело в глазах, и это тоже было верным знаком.

— Неужели? — она окинула его быстрым взглядом, и Максим уловил в зрачках желтоватый огонек. — А получится?

— Получится, — ответил Максим, вскидывая руку.

Кинжал уже был в ладони, узкий тонкий клинок из дерева, когда-то светлого, но за последние три года потемневшего, пропитавшегося…

Девушка не издала ни звука, когда деревянное лезвие с едва слышным шелестом вошло ей под сердце.

Как всегда, Максим испытал миг страха, короткий и обжигающий прилив ужаса — вдруг ошибка? Левой рукой он коснулся креста, простого деревянного крестика, что всегда носил на груди. И стоял так — с деревянным кинжалом в одной руке, с зажатым в ладони крестом в другой, — стоял, пока девушка не начала меняться.

Это прошло быстро. Это всегда проходило быстро — превращение в животное и обратно — в человека. Несколько мгновений на тротуаре лежал зверь: черная пантера с застывшим взглядом, оскаленными клыками — жертва охоты, обряженная в строгий костюм, колготки, туфельки… Потом процесс пошел обратно — будто качнулся в последний раз маятник.

Максиму казалось удивительным даже не это — короткая и обычно запоздалая метаморфоза, — а то, что у мертвой девушки не осталось никакой раны. Краткий миг превращения очистил ее, исцелил. Только разрез на блузке и пиджаке.

— Слава тебе, Господи, — прошептал Максим, глядя на мертвого оборотня. — Слава тебе, Господи.

Он ничего не имел против роли, отведенной ему в этой жизни.

Но все-таки она была слишком тяжела для него, не имеющего завышенного уровня притязаний.

В это утро я понял, что весна действительно наступила.

Еще вечером небо было другим. Плыли над городом тучи, пахло сырым, промозглым ветром и неродившимся снегом. Хотелось устроиться поудобнее, впихнуть в видик кассету с чем-нибудь красочным и дебильным, то есть американским, глотнуть немного коньяку да так и уснуть в глубоком кресле.