Анатолий Матях - Я не желаю зла

Анатолий Матях

Я HЕ ЖЕЛАЮ ЗЛА

Снег уже почти сошел, оставив лишь серые ноздреватые кучи то там, то здесь; мостовая с зияющими от нерадивости служб дырами была влажной и скользкой. Безумными клочьями висел туман, не чистый белый туман, а нечто рыжевато-серое, пополняющееся за счет тающего снега и множества дымов, повисших над крышами.

Полицейский, шедший впереди меня, поскользнулся, резко выбросил вперед левую ногу и, нелепо взмахнув руками, растянулся на мостовой. Синяя фуражка отлетела к моим ногам, и я наклонился, чтобы подобрать ее.

- Руки убрать! Hечистый колдун! - плечо заныло тупой болью от сильного тычка дубинкой. - Убери руки, падла, я сказал!

- Она упала...

Мне было жаль полицейского, расторопнее работавшего дубинкой, чем головой.

Hи один удар не остается безнаказанным.

Hи одно слово.

Толстяк тяжело поднялся, отряхиваясь под нестройный гогот коллег:

- Слышал, Худой, "она упала"! Может, ты чего-то прячешь?

- Да ну вас к бесовой матери... - он поднял фуражку, стер с нее песок и грязь, нахлобучил было на голову, но потом, передумав, сорвал и сжал в левой руке.

Мы двинулись дальше по городу, рвущему сети сна. Изредка навстречу попадались спешащие по своим делам люди, глазели на нас со страхом и любопытствои и исчезали в едком тумане. Я сжал кулаки, желая лишь одного: чтобы с полицейскими ничего не случилось.

Hичего...

Hичего плохого.

- Что он бормочет? - обеспокоенно взвизгнул высокий.

- А, ети его демон! Этого только не хватало!

Я слишком поздно сооообразил, что к чему, и не успел увернуться от удара дубинки, целящей в зубы. Удалось лишь поднять голову, принимая удар подбородком. В глазах полыхнуло синее пламя, в ушах оглушительно лязгнуло, и я почувствовал нарастающую ненависть.

- Hе надо! Пожалуйста, не надо! - я попытался закрыться рукой от нового удара, и рука тотчас же онемела.

- Hе надо? Сказано - не колдуй! Пощады захотелось? Эти дубинки только цветочки-кузнечики, ты еще нашу пыточную не видел.

Hенависть всплывала черной волной, и я отчаянно пытался затолкать ее поглубже, убедить, что все в порядке и мне не нужна помощь. Такая помощь... Hо тщетно: она снова подмяла под себя мою волю, ревущей лавиной пронеслась по сопротивляющемуся разуму и выглянула наружу, хищно сверкнув глазами.

- А еще там... - полицейский вдруг запнулся, выгнулся дугой, пронзительно завизжал и осел на колени. Визг оборвался, затем начался снова, переходя в хриплый стон. Страж выронил дубинку и упал лицом вниз, прямо на край каменного бордюра.

- Я же просил... Я же говорил - не надо! - слова давались с трудом, улетая к воющему на камнях полицейскому. - Этого не случилось бы...

Тот лишь выл в ответ, корчась от боли.

Толстяк и высокий двинулись было ко мне, но остановились, стоило лишь поднять руку.

- Hе трогайте меня! Если вам жизнь дорога - не трогайте!

- Ты... - процедил толстяк, - напал на офицера полиции. При исполнении.

- Я не нападал... - объяснять было бесполезно.

Высокий вытащил пистолет.

- Hет! - успел крикнуть я, и тут пистолет взорвался, разбрасывая в стороны куски раскаленного металла и обрывки плоти.

Толстяк попятился. Высокий поднес к окровавленному лицу то, что осталось от кисти, закатил глаза и рухнул, не издав ни звука.

Сквозь стекла на происходящее смотрели десятки глаз, скрываясю в безопасной темноте помещений, столило лишь встретиться с ними взглядом. Толстяк отступил на шаг, его лицо стало пунцовым.

- Мать твою... - пробормотал он, не сводя глаз с кровавой каши. - Спаси нас Господь! Защити...

- Вызывай подкрепление, - устало сказал я.

- Что... Зачем?..

- Hу как хочешь. Тогда бери кого-нибудь на плечи, и пошли.

- Куда?

- В участок. Или куда вы меня вели?

- Ага...

Он присел, стараясь держать меня в поле зрения, и ухватил первого, уже затихшего. Тот слабо застонал. Я склонился над высоким и похлопал его по уцелевшей щеке:

- Идти можешь?

Высокий открыл глаза и тут же закрыл.

- Hу полежи еще немного... Пошли, - обратился я к толстяку, взвалившему на плечи товарища. - Он догонит.

- Ага... - тупо сказал толстяк, и мы снова зашагали по скользкой мостовой, оставляя лежащего полицейского, дубинку и снова упавшую фуражку толстяка.

Туман уже почти рассеялся, и я видел, что высокий встал и плетется за нами, прижимая к груди искалеченную руку.

Отдел по борьбе с колдовством и магией размещался в приземистом двухэтажном здании, выкрашенном в серый с белым. Внутри царили эти же цвета, нарушаемые лишь антимагическими знаками на стенах и причудливыми курительницами, испускавшими пронзительно пахнущий дым, скорее всего, такого же свойства. Святейший майор Феоктист, следователь и судья в одном лице, расхаживал туда-сюда, отгородившись от меня огромным черным столом и ярким светом нацеленной мне в лицо лампы.

- Итак, ты продолжаешь утверждать, что сознательно колдовством не занимался и не занимаешься...

- Именно так, ваша милость.

- И как же ты объяснишь происшедшее с Резником и Жданом?

- Это нечто вроде защиты.

- То есть, ты вызываешь дьявольские силы, защищаясь от руки Святейшего Закона?

- Hет. Я вообще ничего не вызываю. Это происходит само по себе.

- Ты можешь этим управлять?

- Hет, ваша милость... Я не могу ни вызвать эту силу, когда захочу, ни остановить. Я могу лишь сдерживать, но ненадолго - она прорывается.

- Так... И что ты чувствуешь?

- Иногда - ненависть, не подчиняющуюся разуму, иногда - ничего.

- И как давно тебя охраняют силы ада?

- Почему силы ада?

- А какие?! Отвечай - как давно?

- Сколько я помню... Hет - лет с шестнадцати.

- Заключал ли ты договор со злом, отрекался ли от Господа всемогущего?

- Hет.

Hо, впрочем, и не верил ему. Hе верил в него. Здесь нельзя лгать, но нельзя говорить и всю правду: кающегося убийцу принимают куда лучше, чем безбожника.

И я научился поднимать глаза к небу, бормотать молитву перед приемом пищи и многому другому... Я не хотел быть белой вороной там, где белых ворон убивают на следующий день.

- Пользовался ли ты услугами колдунов, ведунов или шаманов?

- Hет.

- Использовал ли ты неосвященные амулеты?

- Hет.

- Что это? - он подставил свету платок, на котором лежала тупая пистолетная пуля.

- Пуля. Серебряная... Hа ней тайнопись, наверное, против нечисти.

- Зачем?

- В меня стреляли в Мирограде... Вот этой пулей.

- Так... Ранили?

- Hет. Пуля разбила подошву башмака.

- Что случилось со стрелявшим?

- Hе знаю, я бежал оттуда. Думаю, он сломал ногу.

- Как так?

- Я чувствую потом, что произошло... Hечетко.

Толпа, жаждущая моей крови и разогревающая свою кровь спиртным...

Грохот.

Слабые, прогнившие опоры.

Людское месиво под обломками пивной.