Журнал «Если» - «Если», 2012 № 03

Но как же она все-таки догадалась, что я американец?

Видимо, только желанием узнать ответ на этот вопрос можно оправдать мое решение с ней познакомиться. Впрочем, это объяснение ничем не хуже любого другого. После концерта я задержался в зале, ожидая, пока Мэри выйдет из закутка, который ей отвели под гримерную, чтобы задать свой вопрос.

Когда Мэри наконец появилась и увидела меня, ее губы скривились, словно она хотела воскликнуть: «Ага, попался!». Не дожидаясь моего вопроса, она заговорила первой:

— Я только взглянула на тебя и сразу поняла: вот парень, который прошел внутриутробную генетическую коррекцию. Эта технология была первым, чем пришельцы поделились с америкосами в качестве платы за поддержку в войне. А как иначе объяснить, что мужчина твоего возраста выглядит как писаный красавец?

После этих слов она взяла меня за руку и повела к себе.

Сколько мы были вместе? Три недели? Вечность?

Впрочем, времени хватило, чтобы мы с Мэри побывали во всех уголках этого зеленого, часто посещаемого привидениями острова. Она знала его историю как свои пять пальцев — она рассказывала и показывала, а я ни о чем не догадывался.

В один из дней мы осматривали Порткун — огромную морскую пещеру с высокими и гулкими готическими сводами, в которой давным-давно обитал отшельник, давший обет до конца своих дней неустанно молиться, соблюдать строжайший пост и не принимать пищу из человеческих рук. Поначалу во время прилива сюда добирались женщины, предлагая помощь и пищу, но он все отвергал. «Во всяком случае, так гласит легенда», — улыбнулась Мэри. Когда отшельник уже умирал от истощения, тюлень принес ему в зубах рыбу. Поскольку тюлень не был человеком и не имел рук, отшельник принял эту пищу. С тех пор тюлень стал приплывать каждый день, и отшельник прожил много лет.

— Ну, а что из этого правда, — закончила Мэри, — пусть каждый решает сам.

Минут десять мы шли вдоль берега к мостовой Великанов. Там мы встретили бледно-голубую четырехрукую инопланетянку в холщовом халате и широкополой соломенной шляпе. Она писала акварелью с натуры могучие базальтовые столбы, гигантской лестницей спускавшиеся к морю. В одной правой и одной левой руке инопланетянка держала по кисти и увлеченно мазюкала одновременно обеими.

— Бог в помощь, — весело сказала Мэри.

— О, привет! — Отложив кисти, инопланетянка повернулась к нам. Она не представилась: в ее касте (я умел их различать) было запрещено произносить свое имя вслух. — Вы местные?

Я было покачал головой, но Мэри с вызовом ответила:

— А кто ж еще? Конечно.

Мне показалось, что ее провинциальный акцент стал нарочито подчеркнутым.

— Наслаждаетесь, значитца, нашим островом?

— О, да. Это такая чудесная страна. Я нигде не видела столько зелени! — Инопланетянка широко развела в стороны все четыре руки. — Столько оттенков зеленого, да таких насыщенных, что даже глазам больно.

— Ирландия — чудесная страна, — согласилась Мэри. — Но с тем же успехом она может быть и враждебной. Вы уже посетили все наши достопримечательности?

— Я побывала везде: и в Таре, и на утесах Мохер, и в Ньюгрейндже, и на Кольце Керри, и даже поцеловала Камень Красноречия. — На последних словах инопланетянка понизила голос и изобразила замысловатый жест, который я счел эквивалентом хихиканья. — Признаюсь, я надеялась встретить здесь «маленький народец», но, может, и хорошо, что не встретила. Они могли унести меня под свой волшебный холм, а потом, после ночи музыки и танцев, я бы обнаружила, что прошло не одно столетие, и все, кого я знала, давно умерли.

Я напрягся, зная, что подобные шутки Мэри считала оскорбительными. Но она лишь улыбнулась:

— Вас должны бы волновать не гномы, а боевики.

— Боевики?!

— Угу. Как вам наверняка известно, Ирландия — крупный очаг национального сопротивления. В дневное время здесь вполне безопасно, но с наступлением темноты власть переходит… — Она приложила палец к губам в знак того, что не смеет произнести вслух название организации. — Обычно боевики стремятся захватить какую-нибудь одинокую инопланетянку и казнить ее в назидание остальным пришельцам. Хозяин гостиницы никуда не денется — он сам отдаст им ключи от ее номера. У боевиков есть веревки, пистолеты и большие ножи. Свои жертвы они обычно отвозят на ближайшие болота, а что происходит там… Короче, парни они жестокие и не ограничены никакими условностями. В любом случае, все заканчивается до рассвета, и свидетелей никаких. Все шито-крыто.

Инопланетянка всплеснула руками.

— В турбюро мне ничего такого не говорили!

— А им это надо?

— О чем вы?

Мэри ничего не ответила. Она просто стояла, презрительно глядя на инопланетянку, и ждала, пока до той дойдет.

Спустя некоторое время инопланетянка вздрогнула и крепко обхватила себя всеми четырьмя руками, словно защищаясь от неведомой опасности. После этого Мэри наконец разлепила губы:

— Бывает, боевики ограничиваются предупреждением. Например, кто-нибудь из местных, дружески расположенный к пришельцам, может подойти к вам и намекнуть, что здешний климат не так полезен, как вы считали, и вам лучше уехать отсюда еще до наступления сумерек.

— Именно это сейчас и происходит? — осторожно поинтересовалась инопланетянка.

— Ни в коем случае, — лицо Мэри оставалось непроницаемым. — Просто я слышала, что Австралия в это время года чудо как хороша.

Она резко повернулась на каблуках и зашагала прочь, да так быстро, что мне пришлось догонять ее чуть не бегом. Когда мы отошли достаточно далеко, я схватил Мэри за руку:

— За каким дьяволом ты это сделала?

— За таким, что тебя не касается.

— Представим на секундочку, что касается. Так зачем же?

— Чтобы посеять страх среди пришельцев, — сказала она с тихим бешенством. — Напомнить им, что Земля для нас священна и таковой останется навсегда. Пусть они нас победили, но это только временно. Планета им не принадлежит и никогда не будет принадлежать.

Она вдруг расхохоталась без всякой видимой причины.

— Видел синюшную морду этой костлявой твари? Она стала насыщенно-зеленой, аж глазам больно!

— Кто ты, Мэри О'Рейли? — спрашивал я ее той ночью, когда нагие и мокрые мы в изнеможении лежали на скомканной постели. Я думал об этом весь день и пришел к выводу, что она почти ничего мне о себе не рассказывала. Ее тело я знал намного лучше, чем душу. — Что тебе нравится, Мэри, а чего ты терпеть не можешь? На что уповаешь и чего страшишься? Как ты стала композитором, кем мечтала стать, когда вырастешь?

Я пытался прояснить для себя хотя бы это, но подразумевал и все остальное.

— Музыка звучала во мне всегда, и я благодарю за это Господа. Она стала моим спасением.