Игорь Волознев - Метагалактика 1995 № 1

В смертельном ужасе Гомбарум оглянулся. Перед ним стояла Астиальда, непроницаемо-холодная, в облегающем белом платье и голубой мантии, скрепленной золотой фибулой на правом плече. Глаза императрицы надменно сверкали при свете рубиновых камней, озаряющих зал.

— Ты все-таки добралась до меня… — просипел Гомбарум и, пошатываясь, сделал по направлению к ней неверный шаг. Все качалось перед его глазами, плыли круги, в голове усиливался шум. Лицо его залила смертельная бледность. — Зря я не послушал Эройю и не убил тебя вчера…

Теряя силы, он сделал к ней еще шаг, другой, его здоровая рука поднялась и, дрожа, потянулась к ее горлу. Усмешка скривила тонкие губы Астиальды. В ее руке возник хрустальный флакон. Она плеснула содержимым флакона на грудь и лицо Гомбарума, и тот, взревев, покрылся черными, с каждым мгновением увеличивающимися пятнами, которые стремительно разъедали кожу, мясо и кости императора. Перед Астиальдой был уже не колдун, а простой смертный, корчащийся в агонии, бессильный даже против ее слабых чар.

Гомбарум зашатался и рухнул к ногам императрицы. Ядовитая жидкость довершала то, что начал Гинго в образе собаки. Спустя несколько мгновений тело Гомбарума представляло собой груду обугленных, кровоточащих комков мяса и костей, на которую с жадностью набросились псы.

Астиальда брезгливо обошла их грызущуюся свору и приблизилась к ложу. Гинго, тихонько постанывая, лежал неподвижно. Глаза его, в которых отражалась попеременно боль, ужас, восхищение и немая мольба, не отрывались от лица Астиальды. Он пытался что-то сказать, разбитые губы его шевелились, стараясь сложиться в улыбку, грудь судорожно вздымалась.

В горле у карлика захрипело, забулькало, когда он попытался приподнять голову навстречу подошедшей госпоже.

— Лежи спокойно, мой верный Гинго, — ласково произнесла императрица и сделала над ним легкое движение рукой. — Я знаю, что ты хочешь сказать мне. Ты сделал все, что было в твоих силах, и даже то, на что я не смела надеяться: ты вырвал из запястья Гомбарума колдовской камень и успел проглотить его прежде, чем он заставил тебя окаменеть. Гомбарум мертв. Ты вправе ждать от меня награды. Помнишь прекрасного юношу, которого показал тебе волшебный поднос? Сейчас ты станешь им и на твоем теле не будет ни единой царапины… И я здесь же, на этом ложе, вознагражу тебя за твою службу… Награда будет неслыханно, по-императорски щедрой, мой верный, милый, прекрасный Гинго…

Говоря это, она расстегнула фибулу и мантия упала к ее ногам. Гинго лежал, не смея пошевелиться. То, что он видел, казалось ему сном. Императрица отвела от своей груди легкую ткань и оголила плечо; затем обнажилась грудь, украшенная несколькими нитками драгоценных бус; мягко зашуршав, упало платье, оставив на белом, как снег, теле лишь тонкий набедренный пояс, усыпанный алмазами и изумрудами. У карлика захватило дыхание. Перед ним стояла нагая богиня, ослеплявшая блеском своей красоты!

Улыбаясь все той же отрешенно-надменной улыбкой, какой она встретила взгляд Гомбарума, императрица приблизилась к залитому кровью ложу, присела на его край и наклонилась над Гинго.

— Гинго, мой верный Гинго… — шептала она, все ниже склоняясь над карликом.

Аромат ее духов кружил ему голову, а когда свесившийся сосок Астиальды как бы невзначай коснулся его лица, он едва не потерял рассудок Из горла его доносился хрип, потом из полураскрытого рта вместе с тоненькой струйкой крови вырвалось бессвязной восторженное восклицание.

— Потерпи еще немного… — прошептала Астиальда, белоснежной змеей изогнувшись над маленьким окровавленным тельцем.

Ее прекрасное лицо приблизилось к изуродованному лицу Гинго, кончики ее грудей коснулись израненного тела и испачкались кровью. Астиальда приоткрыла рот, в знойном призыве выставила язычок, однако губ Гинго не коснулась.

— Сейчас ты станешь стройным, сильным, высоким юношей, каким ты должен был быть от рождения, если бы не злые чары, напущенные на твою мать, носившую тебя в своей утробе… Минуту, Гинго, потерпи еще одну минуту, и ты преобразишься… Я обниму твои широкие плечи и стройный стан… Ты будешь моим… Моим навсегда… — В руках Астиальды появился футляр из черного дерева, обитый по уголкам золотом. — Здесь находится волшебный предмет, который развеет чары и вернет тебе твой истинный облик… И ты тут же, на этом ложе, упьешься ласками, которые не снились смертному… Ты узнаешь, как я способна любить, о мой прекрасный, обожаемый Гинго… Приготовься. Еще полминуты — и раны исчезнут, уйдет боль, тело твое преобразится…

Сладострастно полузакрыв глаза, она выдохнула и провела холодным пальчиком по вздрагивающей от боли, изрезанной груди Гинго. Конец пальца окрасился кровью. Астиальда, не сводя с Гинго затуманенного взгляда, поднесла этот палец ко рту и слизнула кровь.

— Закрой глаза, чтобы мне удобнее было сотворить колдовство…

Гинго зажмурился.

— Ты прекраснейший из смертных, Гинго, и только ты один достоин моей любви… Приготовься… Крепче закрой глаза… Это произойдет мгновенно…

И тут вдруг зрачки Астиальды хищно сверкнули, она стремительно раскрыла футляр, схватила лежавший в нем нож и одним быстрым и сильным ударом вонзила его в тело карлика пониже горла. Затем резкими рывками она вспорола маленькое тельце от шеи до мошонки. Карлик судорожно задергался, кровь потоком хлынула из страшной раны.

Он был еще жив и сердце его трепыхалось, обнажившееся в проломленной грудной клетке, когда Астиальда, погрузив руки в его внутренности, лихорадочно шарила среди кишок, мышц и мяса, отыскивая проглоченный камень. На поиски ушло не больше минуты. Цепко сжав камень в окровавленном кулаке, она брезгливо оттолкнула изуродованное тельце.

Сквозь кровавую пелену, из последних сил стараясь удержать затухающее сознание, Гинго видел, как она радостно выпрямилась.

— Зуб Саламандры! — воскликнула она, держа камень в вытянутой руке, по которой алым струйками стекала кровь. Голос ее гулким эхом прокатился под сводами сферического зала. — Камень Запредельных Бездн! Он даст мне бессмертие, вечную молодость и колдовскую силу, перед которой ничто не сможет устоять в Поднебесье. Я не повторю ошибки Икльтмеса и Гомбарума, никто не отберет его у меня. Отныне я — повелительница Олеарии и одиннадцати королевств! Я всесильна! О, сладость грубой любви обнаженных тел, сладость казней и пыток, оргий и кровавых забав!.. — Она захохотала. — Бессмертие позволит мне тысячелетия упиваться вами!..

И, забыв об умирающем карлике, останках Гомбарума и грызущихся собаках, она направилась к лестнице. В высоко поднятой руке ее пульсировал золотым блеском колдовской камень.