Брайан Кларк - «Если», 1999 № 12

— Он умер, — ответил Лако. — Я похоронил его сегодня вечером.

Я пытался выглядеть так, словно просто собрался выдать очередной репортаж о сокровищах и, конечно же, не заметил то, что лежало в гамаке. Думаю, вел я себя правильно, поскольку непохоже было, что Лако что-либо подозревает. Может быть, он все еще пребывал в шоке.

— Умер? — переспросил я, пытаясь вспомнить лицо Хауарда, но перед глазами стояло обезображенное лицо Эвелин… и руки, схватившие мою рубашку… они резали ткань, словно бритвы…

— А Каллендер?

— Тоже умер. Все умерли, кроме Борхарда и Херберта, но и те не способны что-либо произнести. Ты пришел слишком поздно.

Лямка аппарата-переводчика врезалась в плечо. Я поправил ремень.

— Что это? — спросил Лако. — Переводчик? Он может справиться с искаженной речью?

— Да. Но что происходит? Что случилось с Хауардом и остальными?

— Я конфискую твою аппаратуру, — сказал он.

— Не имеешь права, — возразил я и попятился. — У репортеров «горячей линии» свободный доступ.

— Не здесь. Дай сюда переводчик.

— Зачем? Ты же сам сказал, что Борхард и Херберт не могут говорить.

Лако пошарил у себя за спиной. Приказал:

— Бери свой передатчик и иди вон туда.

Он поднял керосиновый огнемет, сооруженный из чего-то, похожего на бутылку из-под колы, и зеркальца — одна из самоделок, которыми сугундули косили всех без разбора. Лако наклонил огнемет так, чтобы зеркальце оказалось йод висевшей над нами электрической лампочкой. Я поднял с земли передатчик.

Он повел меня через лабиринт ящиков и коробок в центр палатки. Мы прошли мимо пластиковых занавесей, за которыми, подумал я, может лежать в гамаке Борхард. Если Лако надеялся, что я потеряю ориентировку, то он ошибался. Я легко мог найти Эвелин. Нужно было только следовать за паутиной электрических проводов.

Центр палатки напоминал склад: в беспорядке стояли контейнеры, валялось археологическое оборудование. Тюки и спальные мешки были навалены кучей рядом с кипой пластиковых коробок. В центре оказалась проволочная клетка, напротив нее — опутанный сетью электрических проводов холодильник. Большой, с двойными дверцами, старого образца, явно промышленного типа. Скорее всего, он попал сюда с одной из фабрик, производящих кока-колу. Нигде ни следа сокровищ, разве что все уже упаковано. Мне стало интересно, для чего предназначена клетка.

— Положи аппаратуру, — сказал Лако и начал снова возиться с зеркальцем. — Заходи в клетку.

— А где передатчик? — задал я вопрос.

— Не твое дело.

— Послушай, — сказал я, — у тебя своя работа, у меня — своя. Все, что мне нужно — это репортаж.

— Репортаж? — переспросил Лако. Он толкнул меня внутрь клетки.

— Как тебе такая тема: ты только что подвергся воздействию смертельно опасного вируса и находишься в карантине.

Сказав это, он протянул руку и выключил свет.

Да, вот это везение. Сначала бейя Санда, теперь Лако, и в результате, я знаю о событиях ничуть не больше, чем когда был у Лиси, и, возможно, через несколько часов свалюсь от страшного недуга, который сжирает Эвелин. Какое-то время я тряс решетку и призывал Лако. Потом попытался открыть замок, но во тьме ничего не было видно, только слышалось урчание холодильника. Когда он затихал, становилось понятно, что электричество вырубилось; так повторялось раза четыре. Потом я привалился к углу клетки и попытался уснуть.

Как только стало светло, я снял одежду и осмотрел себя — не появились ли наросты. Ничего не обнаружив, снова натянул брюки и ботинки. Написал записку на листке из блокнота и опять принялся трясти клетку. Пришла бейя. В руках она держала поднос с черствым куском местного хлеба, каменным сыром и бутылкой колы с вставленной в нее трубочкой. Хорошо, если это другая, не та, через которую пила Эвелин.

— Кто здесь еще? — спросил я у бейи, но она испуганно молчала. Видно, я здорово напугал ее вчера ночью.

Я улыбнулся.

— Ты ведь помнишь меня? Я подарил тебе зеркало.

Молчание.

— Есть ли другие бейи?

Она поставила поднос на картонный ящик и просунула хлеб в клетку.

— Ты одна?

Ей не удавалось просунуть бутылку сквозь проволоку. Понаблюдав минуту-другую за ее стараниями, я предложил:

— Давай вместе.

Я наклонился и принялся пить через трубочку, а она в это время держала бутылку.

Когда я выпрямился, она проговорила:

— Только я. Других бей нет. Только я.

— Послушай, мне нужно, чтобы ты передала Лако записку.

Она не ответила, но и не отошла от клетки. Я вытащил свою верную ручку с трехмерными буквами, но не стал протягивать ее бейе, боясь повторить ошибку вчерашнего вечера.

— Я отдам тебе ручку, если ты отнесешь записку Лако.

Она попятилась и прижалась к холодильнику; взгляд больших черных глаз не отрывался от предмета. Я нацарапал имя Лако на записке и сунул ручку в карман. Бейя проводила ее взглядом.

— Я подарил тебе зеркало, — напомнил я. — Теперь подарю вот это.

Она схватила записку и убежала, а я покончил с едой и прилег вздремнуть, время от времени пытаясь вообразить, какая судьба постигла послание, которое я отдал бейе Санда.

Когда я окончательно проснулся, было совсем светло и вокруг оказалось множество вещей, которых я не заметил ночью. Моя аппаратура все еще находилась здесь, рядом со спальниками, но переводчик исчез. Около клетки стояла небольшая картонная коробка. Я просунул руку сквозь сетку и подтянул ее поближе, чтобы отодрать клейкую ленту. Интересно, кто прятал сокровища. Группа Хауарда? Вряд ли сугундули могли так аккуратно справиться с упаковкой. Похоже, это работа самого Лако. Но почему он лично этим занялся? Ведь его задача — охранять находки от посягательств со стороны.

Клейкая лента, упаковочная ткань и мягкие прокладки — все сделано на совесть. Я далеко просунул руку сквозь проволочную сетку, слегка подтянул коробку другой рукой и сумел что-то нащупать. И вытащил какой-то предмет.

Это оказалась ваза. Я держал ее за длинное, узкое горлышко. На ней была выгравирована серебряная трубочка. Сама ваза была сделана из голубой керамики, тонкой, как яичная скорлупа. Я завернул ее в пластиткань и положил назад. Порылся в коробке и добыл предмет, напоминающий маленький глиняный горшочек.

— Это дверная печать, — послышался голос Лако. — По словам Борхарда, на ней написано: «Берегись Проклятия королей и кхранов, которые обращают человеческие мечты в кровь». — Он отобрал у меня «горшочек».

— Ты получил мою записку? — спросил я, цытаясь высвободить руки из проволочной сетки. На правом запястье появилась царапина.

Лако бросил мне изжеванный кусочек бумаги.

— Некоторым образом, — ответил он. — Бейи проявляют крайнюю любознательность относительно того, что им даешь. Что говорилось в записке?