Шейн Тортлотт - Человек с низовьев реки

На кухне Марция помогла Евдокии, занявшись теми мелочами, которые хотела поручить Марцилле. Игра в атриуме закончилась к тому самому мгновению, когда часы — естественно, работы Америка — прозвонили срок. Она как раз выставила миску с овощами, когда у стола появился юный Авл.

— Ты победил, сын?

— Нет, мама. Америк такой хитрый.

К нему присоединилась Марцилла.

— Слишком хитрый. Но скоро мы одолеем его. Очень скоро.

Америк похлопал ее по плечу.

— Не сомневаюсь.

Он улыбнулся, но Марция видела его насквозь. И ничего не могла поделать с его тоской, разве что отвлечь ненадолго.

На весперну обыкновенно выставлялось то, что не доели в полуденную сену. Миски были полны овощей, на одном блюде лежали остатки холодной курицы. Все сидели за одним столом, не обращая внимания на различия в возрасте и положении.

Даже теперь, достигнув определенного благосостояния, Марция и не думала приобретать обеденные ложа. Они свели бы на нет нынешнюю близость: соседство с Евдокией, обменивавшейся ласковыми словами с Аластором, вид детей, совместно выуживавших лакомые кусочки из миски с овощами, и ощущение покоя и благородства, исходившее от сидевшего по правую руку от нее Америка.

За ужином Америк казался столь же счастливым, как и все остальные. Быть может, в то мгновение он и вправду чувствовал себя счастливым. Марция еще ни разу не проникала в глубину его печали, всегда откладывая это на завтра. И она переставила к нему блюдо с курятиной, чтобы хоть чем-то порадовать.

Когда рассветные лучи начали пробиваться сквозь ставни, Марция позавтракала у себя в спальне хлебом и сыром. Авл и Марцилла уже отправились в Нарнию, в школу, но она не заметила, чтобы Америк, как обычно, вышел вместе с ними. Наверное, он ушел еще раньше.

Она как раз приканчивала последний ломоть, когда услыхала глухое рыдание. Она прислушалась, звук повторился.

Марция вошла в атриум, движением руки отослав Аластора и Евдокию, уже приближавшихся к комнате Америка. Отодвинув в сторону дверную занавеску, она посмотрела на Америка, сидевшего на постели, прижав кулаки к глазам.

— Ничего мне не надо, Евдокия, — простонал он. — Оставь меня.

— Не оставлю.

Америк вздрогнул и съежился от стыда.

— Прости меня, моя Марция. Сегодня у меня плохое утро, вот и все.

— Не только сегодня. — Она вошла внутрь комнаты и, стараясь говорить негромко, словно бы это могло помешать слугам подслушивать, произнесла: — Ты страдаешь уже давно. Не только сегодня утром. И я должна знать причину.

Америк молчал, надеясь на спасение, которого Марция не намеревалась ему предоставлять.

— Я могла бы потребовать ответа как хозяйка этого дома, — произнесла она, протягивая руку, — но предпочитаю спросить как твой друг.

Америк шевельнулся.

— Да, пожалуй, время и вправду пришло. — Неуверенным движением поднявшись на ноги, он взял Марцию за руку. — Лучше всего это будет сделать возле реки. Ты пойдешь со мной?

— Конечно, мой друг. — Она посмотрела на его загроможденный рабочий стол. — Выходи, а я тебя догоню. Только отдам приказания Аластору и Евдокии.

— Хорошо. — Америк вышел из комнаты, и Марция торопливо схватила недоеденный кусок хлеба, оставленный на столе. И как только Америк оказался за дверью, поспешила в кухню, куда уже ретировались слуги.

— А ты, — рявкнула она, ткнув пальцем в Аластора, — почему бездельничаешь, когда поле не пахано? Евдокия, помоги ему чем угодно. Камни выбирай, прополи огород, делай что угодно, но только чтобы в доме вас не было!

Опасаясь вспышки знакомого им гнева, работники исчезли едва ли не мгновенно.

Избавившись от них, Марция открыла кладовку, достала два небольших хлебца из грубой муки и направилась к расположенному рядом с очагом ларарию [8] Ларарий — культовое помещение в доме, место поклонения домашним богам — ларам, пенатам и прочим. , статуэтке, помещенной в особый поставец. Осторожно, стараясь не потревожить пламя своим приношением, она положила хлебец в очаг. Знакомый дымок и запах коснулись ее ноздрей.

По утрам Марция часто приносила жертвы семейным ларам, духам-хранителям дома, однако в тот день у нее была к ним особая просьба. Она положила в огонь второй хлебец, разломила пополам недоеденный Америком ломоть и предала огню его половину. После чего преклонила колена перед поставцом с фигуркой.

— Покажи мне, как можно помочь ему… он обогатил наш дом, позволил оказывать тебе большие почести… стал членом нашей семьи, как если был рожден в ней… даруй ему свою защиту… пошли мне мудрость, чтобы помочь ему…

Прошения сменяли друг друга, пока наконец она не поднялась и не поспешила за Америком.

За Виз Фламиниа, спускаясь к Нару, тропинка шла под уклон, местами крутой. Вскоре она заметила Америка, огибавшего чередующуюся с каштанами дубраву, составлявшую южную границу владений Марка Титурия Сабина. Поравнялись они как раз в начале крутого спуска.

Он с любопытством посмотрел на ее руку, в которой, как она только сейчас заметила, все еще была зажата половина не съеденного им ломтя.

— Подумала, что ты голодный, — проговорила она, протягивая хлеб. Он взял ломоть, но есть не стал и убрал за пазуху.

— Ты ведь позвала меня, чтобы говорить, а не есть.

Спуск под ногами становился все круче.

— Обопрись на мою руку, — сказала Марция.

Но Америк продолжал спускаться без ее помощи, хотя лицо его то и дело кривилось от попыток скрыть боль, и первым приступил к разговору:

— Ты не раз говорила, что я чрезвычайно изобретателен по части разного рода устройств.

— Не надо этой ложной скромности. Ты великий изобретатель и удивительный мастер. Об этом знает даже сам Август.

— Что ж, я действительно мастер. Возможно, ты считаешь, что я способен соорудить любое устройство, какое только можно придумать.

— Ну, наверное, не любое, — улыбнулась Марция, — но я бы этому не удивилась.

— Ты великолепно выбираешь слова, моя дорогая Марция. Дело в том, что у себя дома — в окрестностях Рима — я участвовал в создании устройства, которое многие люди считали полностью невозможным.

Он умолк, старательно глядя под ноги, и Марции пришлось напомнить ему о себе.

— Ну, выкладывай.

Америк поднял голову.

— Машину для путешествий во времени, из века в век.

Марция замерла. Власть над временем была достойна бога, хотя у богов вряд ли болят ноги…

Америк посмотрел на свои ладони, хлопнул друг о друга, а затем покачал головой, как бы разочаровавшись в их надежности.

— Конечно, я не был настоящим изобретателем этого устройства, — пояснил он, вновь начиная спуск. — Теорию придумали другие люди. Я только делал то, что они рисовали.