Журнал «Если» - «Если», 2012 № 04

Молитвы умолкли. Кое-кто поднялся и вышел.

— В чем дело? — поинтересовался профессор, пока я грыз хлеб из местных кореньев и запивал его похлебкой. Люди приспособились к местной фауне — конечно, ее представители маловаты, да и по вкусу далеки от цыпленка, но к этому привыкаешь, когда нехватка белка начинает доводить до отчаяния. Хорошо, что хоть соль не являлась на Чистилище дефицитом.

Я посмотрел на богомола и ткнул пальцем в дверь, за которой находилась моя комната. Чужой последовал за мной.

Сквозь щели в окне проникал свет. Летающий диск тихо гудел.

— Вы вообще ничего не смыслите в религии, так ведь?

— Именно так, — подтвердил профессор.

— Люди, приходящие сюда, хотят оказаться подальше от вас. Вдали от злобы, гнева, отчаяния.

Богомол смотрел на меня и молчал.

Я вздохнул и потер глаза, пытаясь найти нужные слова, способные проникнуть сквозь его холодную бесчувственность.

— Бог — это тепло, надежда, возможность увидеть будущее, в котором нет боли. А ваше появление здесь напоминает об этой боли, и поэтому вас ненавидят. Эта капелла — единственное место, в котором люди могут на минуту, всего на минуту, отгородиться от мира и испытать покой. А вы не даете им даже такой малости.

— Я не мешал им заниматься своими делами, — ответил профессор.

— В молитве важны не конкретные действия, а ощущения. Ваше пребывание здесь… мешает. Не позволяет раскрыть душу… Вчера вы сказали мне, что все мы умрем, но я не сообщил эту весть. Очевидно, мы не можем ничего изменить, даже если очень захотим, а раз так, то людей это только расстроит. Но те, кто пришел сюда сегодня, видят, что я обеспокоен. А я не могу понять, почему вы вообще оставили нас в живых, когда наш флот улетел.

— Некоторые из нас испытывали любопытство, — ответил профессор. — Люди — лишь третий найденный нами разумный вид, хотя мы обыскали и колонизировали уже тысячи звездных систем. Как я уже говорил, мы уничтожили первые два вида, не подумав как следует. На этот раз мы решили не повторять ту же ошибку.

— То есть мы нужны вам живыми лишь до тех пор, пока представляем научный интерес? — уточнил я.

— Вы первыми напали на нас, человек.

— Нет, — опроверг я. — Когда наши колонисты высадились на Великолепии и Новой Америке, там не заметили никаких признаков жизни. Люди не подозревали о вашем существовании, пока вы не уничтожили наш колониальный флот на орбите. И мы бы вообще ничего не узнали, если бы два патрульных корабля не успели уйти. А вы здорово просчитались, отпустив их, потому что потом, когда наши вернулись, они вышибли из вас дурь.

Профессор раскрыл рудиментарные крылья, показывая, что разговор его забавляет.

— Не вижу ничего смешного, — заметил я.

— Ты знаешь, что произошло с шестью нашими колониями, атакованными вашим флотом в ходе так называемой карательной экспедиции?

— Мы надрали вам задницу!

— Нет, помощник капеллана. Мы уничтожили ваш флот. Этими мирами по-прежнему владеем мы, как и многими другими, некогда считавшимися вашими.

— Вранье, — пробормотал я, чувствуя, как кровь приливает к лицу.

— Если тебе сказали, что те атаки удались, лжецом стоит называть не меня. Взгляни на то, что происходит здесь, на этой планете. Насколько вам повезло? Почему ты думаешь, что в других мирах вам повезло больше?

Я искал глазами оружие. Хоть какое-нибудь…

— Наша наука, по сравнению с вашей, ушла далеко вперед. Открытие прыжкового двигателя — всего лишь первый, самый легкий шаг к настоящим технологиям. К счастью, мы способны защититься от вашей жестокости и собираемся навсегда очистить Вселенную от нее.

Профессор умолк, только сейчас заметив мое состояние.

— Ты тоже меня ненавидишь.

— Да.

— Я чувствую это. Ты бы убил меня, если бы тебе представилась такая возможность.

— Да, — подтвердил я. К чему отрицать очевидное?

Диск опустился ниже, и его обладатель посмотрел мне прямо в глаза.

— Послушай меня, помощник капеллана. Уничтожение твоего вида планирую не я и не мои коллеги. Старейшины Кворума видят в вас зверей. Заразу, распространение которой необходимо пресечь. Они рассматривают вас как сущность, подлежащую уничтожению. Но есть и другие, очень немногие, кто думает иначе. Мы в школах полагаем, что в вас есть нечто большее. Чувства… недоступные нам.

— Не понимаю, — сказал я, все еще желая отыскать оружие.

— Это место, — богомол широко взмахнул крыльями и конечностями, — есть концепция, которая кажется нам совершенно абсурдной. Дом для вашего Бога. Вы приходите сюда, чтобы услышать, как он говорит с вами без слов. Это безумие. Но мы помним птиц и амфибий, помним их культуры. Мы совершили большую ошибку, когда уничтожили их, не попытавшись понять, в чем их отличие, что ими движет.

— Наша вера пугает вас, — понял я, испытав крошечный прилив гордости.

— Да, — признался профессор.

— Это хорошо.

— Ты отказываешься мне помогать?

— А чего мне терять?

Профессор молчал с минуту, а после развернулся и улетел. Капелла к тому времени полностью опустела.

Прошла неделя, но богомол так и не вернулся. Я по-прежнему молчал о нашем приговоре, считая, что эта новость принесет больше вреда, чем пользы. Мы ведь не можем проникнуть сквозь Стену, и у нас не осталось машин, способных перенести нас через нее. Будет лучше, если все останется как есть, чтобы конец пришел неожиданно.

В капеллу несколько раз заходили бывшие офицеры, желавшие выяснить, о чем я говорил с богомолом. Многие давно уже плюнули на все эти звания и должности, но не все. Оставались стойкие духом, уверявшие, что флот освободителей уже на подходе и нужно лишь набраться терпения и сохранять дисциплину. К счастью, их не хватало, чтобы подчинять себе всех остальных, поэтому я просто рассказал им, что мог, стараясь изъясняться односложно, и они ушли, решив, что ничего важного не произошло.

Как-то ночью меня разбудил звук голосов — двух человеческих и одного механического, смутно знакомого. Я поднялся с койки, тихо подошел к двери и выглянул. Профессор разговаривал с двумя незнакомцами: мужчиной и женщиной.

— И что же дает крещение? — спрашивал богомол.

— Оно смывает грех, — ответила женщина.

— А что есть грех?

— Неправильный выбор, — ответил мужчина.

— Ошибки, — произнес профессор.

— Да, — подтвердила женщина. — Все мы допускаем ошибки. Все мы — дети Бога. Вот почему всем нам нужно Его прощение.

— И для этого служит крещение в воде? — уточнил профессор.

— Да, чтобы начать с чистого листа. Тогда человек становится частью общины.

Профессор неожиданно развернулся и посмотрел на дверь.

— Помощник капеллана, присоединись к нам.

Я вышел на свет, ежась от холода и пытаясь понять, сколько же сейчас времени. Собеседники богомола улыбнулись мне и вернулись к разговору.