Виктор Дубчек - Эльфийская ночь

Романтик, чего ж. Всё лучше, чем "винт" бодяжить. Или тихо гнить в офисе. Или сидеть где-нибудь на форуме в Интернете, клепая романчики про Светлых Эльфов и Бессмертную Любовь. Это, говорят, модно сейчас – Светлые Эльфы и Бессмертная Любовь, а, капитан? Много, говорят, таких писателей, и много, говорят, таких читателей. Это ведь гораздо проще, чем, например, сколотить подпольную группу в Подмосковье, потому что для "сколотить" нужны воля, знания и стальные яйца, – ага, 65Г, желательно, – а для "романчиков" достаточно закрыть глаза.

"Найти своих и успокоиться", да, суки?

Немец с глубокой, оледеневшей за годы ненавистью сплюнул в бетонное крошево у стены.

Новолуние… тьма вокруг встала наглухо. Под кровлей старого испытательного цеха имелся у капитана и секрет с ноктовизором. Надо будет посветлу сбегать.

Им ведь просто некуда деваться, подумал он снова. Эти сопли зелёные… в чём их винить? Они не от жизни бегут, они в жизнь бегут. Потому что в книжках-то она как раз настоящей кажется – по сравнению с мраком, что вокруг.

Они же не овощи, – не все, по крайней мере, – они видят, что их убивают, но война ведь не объявлена, в крайнем случае – "контртеррористическая операция", а, капитан? А так-то – всё спокойно, всё хорошо, всё можно – и "винт" бодяжить, и в офисе гнить. Главное – гний тихо [1], не раскачивай лодку. Прячься в своих книжках, беги хоть к эльфам, хоть к Сталину в сорок первый – потому что сбежавший ты не опасен, тебя нет.

Но не смей влезать в войну.

Потому что пока ты на войне – ты жив.

Останься… да хоть один из всего своего воинства – ты жив, пока ведёшь войну.

Война не закончилась в двадцать втором.

Война не закончилась в сорок пятом.

Война никогда не заканчивается.

Ничто настоящее никогда не заканчивается: ни настоящие книги, ни войны.

Правильно, капитан? Помнишь, был на Земле такой народ – Советский? Высокий и гордый, светлый – куда там, в жопу, эльфам. Готовый к любой жертве и способный на любую победу. Народ богов, последняя надежда мира, правильно, капитан?

Этот народ был непобедим – пока вёл войну.

Но этот бессмертный народ умер, тихо и незатейливо иссяк – когда у людей отняли войну. Когда люди заскулили, – "лишь бы не было…", – их смяли, как сминают всякого, отказавшегося от сопротивления; растоптали, как топчут любого, предавшего победу.

Вот так, капитан.

Мажор этот ушастый… может, он и псих: играл-играл, да и доигрался. Но только лучше такие психи, чем всё это стадо благоразумное. А парень не зассал, влез в войну. Пусть чужую, неважно. Мы не всегда сами свою войну выбираем, обычно всё-таки она нас. Тут уж как повезёт.

А везение – это дело такое… необязательное. Есть оно – хорошо, нету – так работай. Ты ведь давно не тот восторженный мальчишка, капитан. Ангелы-хранители твои отлетались.

Он покосился в сторону Кави. В темноте деловито храпящего парня было чуть видно, контуры лица смазались, словно потёкший пластилин.

Ангелы-хранители…

Капитан встал, неспешно размял ноги. Вышел к проёму в стене.

Никаких перил на техническом этаже, конечно, и быть не могло: шагни – и полетишь.

Было б куда улететь.

Он перехватил автомат, другой рукой надёжно взялся за торчащую ржавую арматурину. Подался вперёд и задрал голову вверх.

Воздух здесь был и не воздух, а так – атмосфера. Звёзд капитан различить не мог, но твёрдо верил, что они есть. Где-то там, высоко в небе.

– Я иду, я живой, я один на Земле, – негромко произнёс Немец.

Побитая облицовка на стене противоположного здания чуть отсвечивала в темноте. Далеко на востоке занималась заря. Увидеть её было ещё нельзя, даже привыкшими к темноте глазами. Только надеяться.

Он отвернулся от проёма и шагнул в тесноту этажа. Нажал кнопку, подсвечивая себе маленьким экраном наручных часов.

Кави лежал в той же позе, всё так же накрепко вцепившись в своё оружие. Упёртый. Из такого вот… пластилина и приходится людей лепить.

Может быть, парню и правда некуда податься. Может быть, из психушки его уже выгнали, а в "Едим Россию" ещё не взяли.

– Мне тоже некуда… принц, – очень тихо сказал Немец, против собственной воли отбрасывая насмешливые кавычки.

Кави раскрыл глаза так быстро, что капитан прищурился от неожиданности.

– Моя смена, сударь человек?

Но кому же было стоять утреннюю вахту, как не эльфу.

Впрочем, сударь Немец вряд ли знал о его ночном зрении. Он, вернее всего, в свойственном людям добросердечии просто дал принцу возможность хоть немного прийти в себя после злоключений минувшего дня.

Теперь Кави чувствовал себя довольно бодрым и даже почти свежим. Разумеется, не помешало бы тщательное омовение, – и лица, и тела, – однако это пока оставалось невозможным: запас воды у беглецов был невелик, его едва хватало на то, чтобы избегнуть жажды. Капитан настрого воспретил принцу даже думать о тех источниках жидкости, которые в изобилии можно было встретить в округе: тонких нечистых ручейках; накопившейся кое-где дождевой воде; тем паче – лужах.

Эльф сглотнул и сухо ухмыльнулся.

Однако, эдак дойдёшь и до того, чтоб пренебречь "дезинфекцией", категорическую необходимость которой в столь энергичных выражениях обосновал человек.

Он сдвинул ножны в сторону, закрыл глаза и втянул ноздрями холодный металлический ветерок.

Промзона пахла отвратительно. Это был запах огромного изломанного пространства, даже не просто безжизненного, но и давно утратившего надежды на то, что жизнь в него когда-нибудь вернётся. Ни человеку, ни эльфу, ни даже орку не пристало бы без крайней нужды проводить дни в таком безотрадном месте.

Мёртвый воздух, мёртвая вода…

Принц, всё так же не открывая глаз, чуть напряг передние ушные мышцы. Заострённые кверху раковины привычно выпростались из-под гладких иссиня-чёрных прядей. Эльф склонил голову.

Где-то далеко внизу, у основания бетонной коробки, предоставившей им приют и ночлег, чуть слышно, на пределе даже эльфийского слуха тонко струилась вода. Ещё дальше, за соседним зданием укромно урчал как будто большой тихий зверь. Мягко преступали чьи-то ноги. Вкрадчиво позвякивало железо.

Он распахнул глаза и вскинул голову. Не размышляя, отпрянул от проёма в стене и быстро присел, прижимая уши.

Бетон сухо цокнул. Голову и плечи болезненно окатило мелкой каменной крошкой. Он удивился было, что не слышит звука выстрела, но тут же вспомнил, как Немец упоминал и о существовании огнестрельного оружия бесшумного боя. С той стороны донёсся негромкий, но отчётливый звук, словно кто-то с досадой прищёлкнул пальцами в латной перчатке. Теперь он слышал и человеческие голоса, тихие и напряжённые.

Он обернулся, оценивая возможность уйти с балкона. Увы; ещё два кусочка металла тут же ударились в каменную плиту над головой. По всей видимости, среди нападающих имелись воины, также способные видеть в темноте.