Вадим Михановский - Ищи в аду свою звезду

.. Нет, надо все по-другому!" Один из его последних рецензентов писал, что. от иллюзий помогает освобождаться сарказм. Может быть... Но так ли уж необходимо фантасту, приключенцу освобождаться от иллюзий, да еще с помощью сарказма?.. Не таков был Вячеслав Назаров. И бровь в изломе, и хмурая складка на лбу, а не Мефистофель. Не подходил он к этой роли, не тот склад. - Ищу своего Натти Бампо,- говорил он в тот раз.- Только современного и обязательно бессребреника, благородного, и непременно радетеля природы. - Одни положительные комплексы? Не слишком ли сирописто? - Я имею право мечтать? Назаров вскакивал, закипал: - Вот ты перечитай Фенимора Купера, перечитай! Он же к нам сегодняшним обращается. Впрямую обращается. Вот, ты только послушай. Это же про нас, про сегодняшних, это же к нам обращено: "Целыми селениями, из всех орудий, от детского лука до взрывчатки, изводят живность в лесах и реках..." Каково, а? - Наизусть шпаришь. Впечатляет. - А иди ты,- благодушно отмахивается Вячеслав. За несколько месяцев перед этим я прочитал его фантастическую повесть "Зеленые двери Земли" (сейчас она называется "Бремя равных", по-моему, это хуже). Признаться, начало повести меня насторожило: опять дельфины, снова поиск контактов с ними. Спросил: "Слава, а почему именно дельфины?" Видно, не я один задавал этот вопрос. Вячеслав вздохнул, близоруко прищурился: - Понимаешь, не хотелось ломать копья с рецензентами по поводу других особей, идущих на контакт с человеком, ну и... тратить время на доказательства, заручаться отзывами специалистов. А дельфины-это привычно, они, благодаря литературе, с древних времен нам чуть ли не родственники. И потом, что не менее важно, привычный образ всегда как бы документален: в этом повинны кино и телевидение. Документ и образ - в одном ряду. И если поставить себя на место читателя, образ дельфина как бы документален. А вокруг море реальной фантастики... Не помню дословно всех аргументов, приведенных Вячеславом, но суть его доказательств сводится примерно к следующему, на первый взгляд, несколько парадоксальному выводу: стереотипы, но в качестве помощников! Человечество - и это, мол, давно доказано - мыслит и оперирует, в основном, давно всем привычными и известными образами и понятиями, это и объяснять не надо, у каждой языковой группы наготове целые обоймы из привычных слов, и это помогает, убыстряет общение. Даже идиомы можно классифицировать как образные языковые стереотипы - да, да, не надо бояться этого слова! Взять, к примеру, пословицы и поговорки. Они же не подвергаются трансформации веками и тысячелетиями. Чем не стереотипы? А как ёмко заменяют собою пространные предложения? А случайно ли, скажем, вся современная инженерия базируется на унифицированных узлах? Строительство- блоками, телерадиосхемы - блоками, ремонт сложнейшей аппаратуры - и тот сводится, в основном, к замене одного блока другим... - Это точно, - вздыхаю,- мастеров почти не осталось при твоей блочной системе, блоху теперь, увы, некому подковать. - Ретроград ты и... и... - Пустопорожняя посредственность,- подсказываю я. - А что?-смеется Вячеслав.- Утверждаю. - Новый блок? - Что-то в этом роде. Но если говорить о современном левше, то он сейчас по сложнейшим чертежам такие электронные манипуляторы собирает, которые не только блоху, а любого микроба подкуют. - Так ведь то по чертежам! Какое же это творчество? - А ты почитай ежегодные списки лауреатов Государственных премий в области науки и техники, сколько там рабочих. Считай, каждый второй из них - Левша с большой буквы. Творец! - Алгеброй поверяешь? Ладно, почти убедил. Но дельфины... - Дельфины - тот же привычный блок в обойме научной фантастики. И не только в ней. Дельфинарии-то строим?-Вячеслав одним глотком допивает остывший кофе.- И поставь, я, скажем, вместо них осьминогов,- обрати внимание, что они конструкцией своей головы и глаз даже больше похожи на человека,- двадцать лет пришлось бы кое-кому доказывать, что я не верблюд... Да разве в дельфинах все дело? Ты вот задумайся: а мы, люди, какие в их, дельфиньем, понятии? - Наверное, волосатые, а? Вячеслав, не принимая шутки, смотрит куда-то вдаль повлажневшими от волнения глазами. Я распахиваю окно, сигаретный дым уносит в прохладу ночи. - Проникотинились,- ворчу я. - Накофеинились,- ворчит Вячеслав, вторя мне.- Аж сердце набекрень. Да, кофе ему уже тогда был противопоказан... Задаю последний вопрос: - Слава, а сто сорок органов чувств, не многовато для млекопитающего и для... фантастики? - Так и знал... Ты же зануда, в тебе следователь погибает!-Он начинает быстро перечислять: - Метеочувство, радиолокация, рентгеновидение, ультраслуховые ощущения, генетическое чувство опасности, подводное зрение, надводное, цветозапах, цветозвук, мгновенная и точно выверенная на уровне компьютерных вычислений реакция на неприятие изменяющейся среды и... остальные сто с лишним чувств. .А кто не верит, пусть у них спросит. Нам же, двуногим, подобные ощущения незнакомы, мы утеряли их... Вот со своими болячками возиться, на это мы мастера. Прокручивая несколько позже в памяти этот разговор, я вдруг вспомнил, что в повести "Зеленые двери Земли" Вячеслав Назаров пронзительно точно описал ряд болезненных ощущений, которые испытывал один из героев - профессор Иван Сергеевич Панфилов; "Словно тонкая дрель все глубже и глубже входила под левую лопатку, глубокой болью отдавая в плечо. Боль давила виски, скапливалась где-то у надбровий, и тогда перед глазами порхали черные снежинки..." Говоря словами Назарова, "черные снежинки"-это один из зрительных импульсов, несвойственных здоровому человеку. К сожалению, перед глазами больного писателя они в последние годы мелькали все чаще и чаще... В повести "Синий дым" есть у него своеобразный песенный куплет-рефрен:

Пока есть ход держись, пилот. А если ад вокруг ищи в аду свою звезду...

Не берусь судить о качестве его стихов, это, во-первых, занятие деликатное, а во-вторых, и это главное, Вячеслав нравился мне как человек... Но вот, например, белые стихи Из его фантастической повести-поэмы: "...если будет день, когда окаменевший пепел, еще хранящий радиоактивность, покроет почву вымершей планеты, как полотно смирительной рубашки, стянувшей туго тело идиота... то я хочу быть спорой... Серой спорой с.непоборимою способностью деленья - живою спорой!.. Началом новых миллионолетий сурового и трудного отбора в пути от протоплазмы к совершенству". Решайте сами, нужен ли этим взволнованным строкам какой-либо комментарий? Или вот еще. Это из его "Атлантиды". Был "...огромный остров, где пел бетон, сверкали сталь и пластик в прекрасных музыкальных воплощеньях (разрядка моя. - В. М.), где по спирали серого асфальта неслись, как пули, электромобили, ракеты перечеркивали небо..." Все, вроде бы, не ново, все узнаваемо в повестях Назарова- и дельфины, и Атлантида. Но (вспомним мысли автора, о блочном строительстве) это лишь своеобразный антураж, прием, помогающий не отвлекать читателя от главного, потому что главное здесь - в ситуациях, в поведении людей, в их жизненной, в общественной, личной человеческой позициях. Вот перед нами (тоже узнаваемый!) делец от науки с высоким званием советского академика, сделавший себе имя на мнимом приручении дельфинов, и он же, подстроивший дело так, что люди открывают стрельбу по ним: псевдоученый боится, что его "постулаты" в науке, весь его жизненный уклад будут нарушены... Старейшины дельфиньего племени вынуждены констатировать: люди "нарушают равновесие природы и убивают друг друга. Разве могут убивать разумные существа?" И разве можно уничтожать среду, в которой обитаешь? (В последней фразе я поменял лишь форму глагола, поэтому она выведена из кавычек). Еще более подтверждает авторскую концепцию "Атлантида", имеющая подзаголовок "Фантастическая поэма". Вводка в нее тоже традиционна: мы уже с вами знаем, что это был огромный остров, "где пел бетон, сверкали сталь и пластик", и т. д. Но автора заботит другое: отчего погибла Атлантида от землетрясения, от испепеляющего атомного пожара? Или, что самое страшное, все произошло из-за того, что люди, достигшие высот цивилизации, затворились в своих благоустроенных конурах и перешли однажды только на механическое общение посредством кнопок и тумблеров, т. е. стали обходиться не только без блочных фраз, но и вообще без слов? Уходя чуть в сторону, я вспоминаю, как лет пятнадцать назад Вячеслав Назаров с горечью высказывал мысль о том, что в нашей литературе некоторые авторы упрямо рубят сук, на котором сидят, т. е. все реже используют живую народную речь, нагромождают в своем творчестве родительные падежи,' отглагольные существительные и пассивные формы глагола, сооружают порой такие стилистические лабиринты, из которых даже корректорам мудрено выбраться. И это уже не смешно, потому что в этом деле мы зашли слишком далеко. - Слово уже не зовет! - сокрушался Назаров. И вот через годы после этого разговора читаю в "Атлантиде" о том, что там погиб Хранитель живой речи. И только поэтому, только из-за того, что "убили слово, убили зов, спокойней стало без зова слов" - перестал существовать легендарный остров Атлантида. А был "он неприступным и могучим, огромный остров, где убили слово... Где он сейчас? Ни голоса, ни ветра... Где след его? Ни волоса, ни пепла... И потому мы начали с Началаот кремня в лапе к лазерным лучам..." Я могу лишь повториться: судите сами о поэтических строках В. Назарова. Но с гримасой о них в наше суровое время может высказываться, по-моему, только нечто непробиваемо толстокожее с полнейшим отсутствием горячего тока в жилах. В этой связи уместно привести высказывание сотоварища Назарова по перу Д. Жукова о рассказе "Нарушитель" - на мой взгляд, одном из самых крепких в нашей советской фантастике: "Неземная красота чужой планеты, ее пейзажи, мастерски придуманные и поэтически описанные Назаровым, все это как-то не вяжется со словом "мертв". Не может быть красивым мертвый мир. Ткань повествования неназойливо делает ощутимой тревогу героя повести... и он совершает преступление или... подвиг. Космический устав категорически запрещает намеренное введение в чужие миры естественных организмов. Андрей нарушил устав, дал жизнь планете..." Вспомним, Назаров искал своего Натти Бампо. Не нашел ли он его в Андрее Соколове? Ведь не случайно от идеи активного переустройства мира Назаров пришел к другой идее - идее "писателя-поводыря" по Будущему. Он, пытаясь понять Будущее, призывает человечество быть разумным - "без условностей и оговорок, которые позволяем себе в стенах своего дома..." Этические и философские проблемы туго завязаны в творчестве Назарова в один узел. Но борьба за жизнь, не омраченную бедами, борьба за торжество человеческого разума - вот основная веха для творчества Назарова-фантаста. Коротко скажу о самой сильной, на мой взгляд, стороне его литературного мастерства. Лично я давно убедился, что писатель, вышедший из крестьянской среды, чувствует себя, как рыба в воде, в диалогах, вообще в разговорной речи. Примеров приводить не буду, они, как говорится, у всех на языке, особенно у искушенного в литературе читателя... Вот и Вячеслав Назаров. По-моему, он особенно силен в прорисовке характеров посредством прямой речи. У него каждый из персонажей, благодаря своему разговорному языку, отличается от других. " - А вы очень красивы, Джой. Почему вы не выходите замуж, а? - Потому что вы... имели неосторожность родиться на тридцать лет раньше меня. Больше вопросов нет? - Сдаюсь, сдаюсь, Джой, я в полном нокауте. Ответ так же крепок, как и ваш кофе. - Я постараюсь, чтобы кофе был еще крепче..." Внешне это выглядит легким трёпом шефа с научной сотрудницей. Всего несколько строк. Но в них рельефно проступают и характер, и интеллект молодой женщины. Это как бы микросюжет в сюжете повести, и читатель невольно ждет дальнейшего его развития. ...Держу в руках последнюю книгу Вячеслава Назарова. Он прожил после операции около пяти лет. Многое успел сделать и в этот короткий срок, еще больше осталось в замыслах, не успело воплотиться в дела. Но и то, что им выдано на-гора в свои почти 42 года, достойно всяческого уважения. Он был из той категории русских писателей, которых издавна в нашей литературе почему-то принято считать немного наивными, слишком доверчивыми простаками. И только после того, как их не станет, мы вдруг начинаем понимать, что с их уходом от нас мы потеряли нечто большее: вакуум, созданный их отсутствием, почему-то не заполняется. Если творческую зрелость позволительно, как и человеческую жизнь, делить на определенные периоды, то назовем этот срок, в который только-только вступал Вячеслав Назаров, юностью творческой зрелости... Рано, очень рано ушел из жизни этот незаурядный человек. А книги его остались с нами, они живут, они работают на наше время. Вот она передо мной, его последняя книга, на ее черной обложке вместо названия оттиснуто: "Вячеслав Назаров". И все. И этого, конечно, достаточно. Многое в этой книге я читал с волнением, с комком в горле, вот как, например, эти его стихи:

Читать дальше